Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

Пятнадцатилетний Педру Нава прибыл в Рио-де-Жанейро в августе 1918 года и поселился у своего «дяди» Антониу Эннеса де Соузы на элитной окраине, по соседству с живописным горнолесным парком «Тижука» на севере города. Слово «дядя» закавычено по той причине, что на самом деле Эннес де Соуза приходился Педру лишь двоюродным дядей по отцовской линии и в последний раз они виделись в 1911 году на похоронах Жозе Навы, отца мальчика, после чего оказавшаяся крайне стесненной в средствах семья вынуждена была покинуть город. Однако когда Педру Наве пришла пора серьезно взяться за учебу, мать отправила его обратно в Рио под опеку «дяди Антониу».

Педру был сразу же и решительно очарован своими элегантными и жизнерадостными родственниками – и «дядей» Антониу, и «тетей» Эуженией, но более всего – гостившей у нее родной племянницей по имени Наир Кардозо Салес Родригес. И полвека спустя, описывая блистательную Наир в своих мемуарах, Педру Нава сравнивал ее не с кем-то, а с Венерой Милосской за «гладкое белое лицо, алые лепестки губ, дивные волосы». А еще он с отчетливой ясностью запомнил и описал тот вечер, когда все они узнали об эпидемии болезни, известной в тех краях как espanhola[74][75].

Как-то раз в конце сентября чета Эннес де Соуза за поздним обедом у себя в особняке как обычно развлекалась чтением газет вслух. Среди прочего сообщалось о 156 умерших на борту парохода «Ла-Плата», отплывшего из Рио в Европу, между прочим, с делегацией бразильских медиков в числе пассажиров. Болезнь разразилась через два дня после захода в Дакар на западном побережье Африки. Но Африка-то далеко, а корабль плывет еще дальше, в Европу. Чего им, спрашивается, тревожиться? О чем тем вечером не сообщили бразильские газеты (возможно, из-за цензуры, а возможно, просто сочтя эту новость малоинтересной), так это о том, что в Рио на днях объявится британский почтовый пароход «Демерара», также заходивший в Дакар по пути в Бразилию и уже останавливавшийся в Ресифи на севере Бразилии 16 сентября с больными гриппом на борту.

После обеда Нава отправился посидеть у открытого окна с тетушкой, к которой исправно и угодливо подлизывался. Присоединилась к ним и Наир, и пока девушка задумчиво любовалась тропическим вечером, Педру любовался девушкой. Когда часы пробили полночь, они закрыли окно и покинули обеденную залу, а затем, уже пожелав всем спокойной ночи, Наир вдруг остановилась и обеспокоенно спросила, не тревожно ли им из-за этой «испанской болезни». Более полувека спустя Нава описал эту сцену так: «Мы так и застыли втроем посереди коридора с венецианскими зеркалами по обеим стенам, в которых вереницы наших бесчисленных отражений терялись в бесконечности двух бездонных туннелей». Эужения велела племяннице выбросить всякие глупости из головы, поскольку лично им ничто не угрожает, и они расстались до утра.