Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

Не всем сообществам было дано оправиться. В меланезийском островном государстве Вануату сегодня в ходу свыше 130 местных языков общения помимо английского, французского и бислама (общенационального креольского), что делает эту страну самой пестрой и разнородной в лингвистическом плане из всех стран мира (носителями каждого из местных языков являются в среднем одна-две тысячи жителей). В некоторых частях архипелага Вануату от испанского гриппа вымерло до 90 % населения, и эта эпидемия – вкупе с предшествовавшими ей в начале XX века эпидемиями оспы и проказы – привела к полному исчезновению около двадцати местных языков вместе с малыми народами-носителями. Народонаселение Вануату до сих пор не оправилось от той демографической катастрофы, а языки и культуры двадцати сгинувших народов утеряны безвозвратно[387].

Кое-кто даже считал именно эпидемии болезней, завезенных белыми людьми, включая испанский грипп, первопричиной социальных болезней, разъедающих сегодня многие местные сообщества малых народов (тезис спорный хотя бы по той причине, что контакты с пришельцами приносили туземцам не только новые болезни, они зачастую приводили к полному, кардинальному изменению всего их жизненного уклада). В 1997 году, вернувшись в Бревиг-Мишен за новой порцией биоматериалов из массового захоронения местных жертв «испанки», Йохан Халтин обнаружил, что само это поселение погрузилось в атмосферу удручающей безнадежности, которой близко не наблюдалось в предыдущий его приезд в 1951 году. В середине XX века коренные аляскинцы продолжали благополучно заниматься охотой, китобойным и рыбным промыслом – и полностью обеспечивали себя; к концу столетия они сидели без дела и угрюмо коротали время в ожидании очередной выплаты социальных пособий[388]. Впрочем, промышлять добычей китов и охотой – занятия небезопасные, так может, у Халтина сложилось ложное впечатление, а на самом деле ушлая деревенщина сознательно решила отказаться от традиционных промыслов в пользу скудных государственных подачек, а высвободившееся время и энергию посвятить каким-нибудь не столь опасным, но тем не менее продуктивным и приносящим чувство морального удовлетворения занятиям? Увы, выводы Комиссии по делам коренного населения Аляски свидетельствуют о прямо противоположном. Опубликованный ею за три года до второго приезда Халтина доклад описывает аляскинцев как «культурно и духовно изувеченных людей», сделавшихся полностью зависимыми от других в части пропитания и обучения азам практической жизни[389].

Часть вины за сложившуюся ситуацию комиссия возложила на эпидемии, унесшие жизни шаманов и старейшин – носителей знаний и традиций коренных народов Аляски, – не успевших передать их наследникам и в то же время оставивших сиротами множество детей. В начале XX века широко практиковалось изъятие таких сирот из местных общин и размещение их по централизованным интернатам. Замысел состоял в привитии им общепринятых знаний и навыков с целью упрощения их последующей ассимиляции в широкое и мультикультурное общество. Вместо этого, заявлено в докладе, эти сироты оказались обречены на «невосполнимую утрату [присущей их народам] культуры». По возвращении к традиционным местам обитания их проблемы усугубились конкуренцией с успевшими обосноваться там пришельцами за природные ресурсы и рабочие места, а кульминацией социокультурной катастрофы стала ситуация, в которой «государственные программы помощи коренным народам давали обратный желаемому эффект и приводили лишь к дальнейшему ухудшению их социально-психологического состояния». Переводя с казенного языка на общедоступный, чем больше государственных средств выделялось на оказание помощи аляскинцам, тем стремительнее росли среди них показатели алкоголизма, преступности и самоубийств.