Блажий Омут

Старостина дочка глядела на это действо блестящими очами. Алые всполохи пламени расцветали на её румяных щеках яркими цветами. Она была так хороша, что у меня во рту вмиг пересохло. Первой мыслью моей было не причинять ей никакого вреда, что бы ни случилось. Однако, вторая мысль разогнала кровь в теле.

Я, не глядя, нашарил руку Даны. Сплёл наши пальцы, а потом наклонился и прошептал в её ухо:

— Хочешь тоже прыгнуть?

— Я? — растерянно переспросила девушка, глядя на меня, как ягнёнок глядит на серого волка. — Что ты! — она замотала головой. — Я не сумею ни в жизни!

— Со мной сумеешь, — я наклонился и скинул с её маленьких ножек туфельки, чтобы в костёр не улетели. Отчего-то девица не противилась такой вольности с моей стороны. — Идём. Я помогу. Вижу же, что хочешь, но страшишься.

— Но ведь…

— Разбежимся да прыгнем. Делов-то? — я подхватил Дану на руки, и она тихо ойкнула, когда я понёс её мимо пляшущих к огню. — Подол подними повыше и косу наперёд перекинь, чтоб не подпалить. А я тебя за другую руку возьму. Не бойся.

Я усмехнулся, когда она снова протяжно ойкнула. Кажется, мне начинал нравиться этот звук.

Мы дошли до того места, откуда деревенские разбегались для прыжка. Поставил её босыми ножками на примятую траву. Помог поднять и поудобнее перехватить подол сарафана и пристроить косищу так, чтоб огонь до неё не дотянулся. А после встал рядом и крепко сжал девичью ладошку в своей.

От моих прикосновений Дана не вздрагивала. Кажется, её гораздо сильнее пугал костёр. Вблизи его высота была ещё больше. И когда подошла наша очередь, девушка судорожно выдохнула.

— Я не смогу, — прошептала она.

— Держи меня крепко. Разбегись хорошенько. Прыгай, когда велю, — наставлял я. — Готова?

Мог ли я сказать ей, что у меня за пазухой потайной карман пришит, а там перо жар-птицы спрятано, с которым нам ничего не сделается, ежели мы даже, взявшись за руки, в огонь рухнем? Нет, конечно, не мог.

Девица кивнула.

Думал, струсит в последний миг.

Но мы прыгнули. Да так хорошо вышло, что даже пяток не обожгли. А за нашими спинами в ночное небо взметнулись красные искры, жаркие и колючие.

Дана взвизгнула от восторга, когда мы снова оказались на траве и пробежали вперёд. А потом взвизгнула опять и засмеялась, когда я подхватил её на руки во второй раз. Чтобы просто не ходила босыми ногами по колючей траве.

Она обвила мою шею руками. Глядела весело и смущённо одновременно. Но не отталкивала и никак не возмущалась, когда я понёс её меж танцующих людей обратно к тому месту, где оставили мы её туфельки. Девчонка не весила почти ничего.

Вот только обувь Даны мы не нашли.

— То ли место не то, то ли взял кто-то, — пробормотал я, оглядываясь вокруг.

— Это всё подружки мои, — девушка захихикала, прикрывая ладошкой улыбку. — Глянь, как они на нас смотрят. Завидуют мне, вот и спрятали.

— Завидуют? — мои брови сами собой поползли вверх от изумления.

— Я с воином танцую и через костёр прыгаю, — она кокетливо дёрнула плечиком.

Я усмехнулся.

— Я не воин, а Ловчий. Да и не танцуем мы вовсе…

Слушать меня Дана не стала. Наш прыжок раззадорил её так, что теперь уже она сама схватила меня за руку и поволокла к остальным. И мы присоединились к ритуальной пляске. Безумной и весёлой. Мелькали лица. Звучали музыка и смех. А мы всё плясали, позабыв о времени, пока я вдруг не заметил, что старостина дочка начала запинаться. Я поймал её, когда она чуть не упала.

— Что такое? — стараясь отдышаться, спросил я.

— Ногу наколола, — она свела вместе бровки, повиснув на моём локте.

— Дай гляну, — я опустился перед девушкой на колени.

Дана послушно показала мне запачканную, холодную стопу.

— Заноза вот здесь у тебя, прямо в пятке засела.

— Ой!

— Ой, — повторил я. — Идём домой, достану занозу и ранку почищу, а ты туфельки наденешь другие. И воротимся на праздник.

До избы Радоша я донёс девушку на руках. Кот семенил за нами. Вокруг было тихо. Деревня опустела, потому что все её жители сейчас веселились в поле за тыном. Нам встретилась лишь парочка под тёмным навесом подле одного из домов. Юноша зажимал девушку и довольно громко нашёптывал ей приятные непристойности, а девушка хихикала и делала вид, что пытается вырваться, но на волю не торопилась вовсе.

Я вопросительно глянул на Дану.

— Оставь, — шепнула она. — Они уже полгода милуются. Думаю, он к ней сватов пришлёт в начале лета.

В словах Даны я уловил толику зависти. Вряд ли отец позволял ей подобные вольности. Да и местные юнцы едва ли осмелились бы положить глаз на единственную дочурку грозного старосты.

Когда мы пришли в пустую избу, Дана зажгла свечу, а я отыскал в своей сумке чистую тряпицу, нужный настой и длинную иглу. Потом усадил девицу на лавку. Тряпицу я щедро смочил настоем и стёр с кожи грязь и зелёный травяной сок. Потом отыскал занозу, поддел её иглой и вытянул. А затем прижал к опустевшей ране остро пахнущую тряпицу. Настой обжёг, и Дана вздрогнула, стиснув зубы.

— Ой? — предположил я, с коварной улыбкой глянув на неё снизу вверх.

Дана густо покраснела.

— Хороший ты, Лех, — прошептала она, будто кто-то мог нас услышать.

— Ты так считаешь?