Блажий Омут

Радош раздул ноздри с отвращением. Глянул на остатки моей трапезы в тарелке. Позеленел.

— Это колдовство, — продолжал я. — Проклятие или порча, но очень сильная. Такая, что только искушённый человек может сотворить. Но смею заверить, что именно человек. Уж очень точные чары. И ещё стихийный символизм прослеживается вдобавок. Кто-то хорошо обученный тут у вас развлекается.

— Какой бишь «волизьм»? — староста рассеянно заморгал.

Я услышал, как под лавкой зафыркал Кот. Его всегда забавляло, когда человек у власти не понимал простых вещей и не знал слов, точно дикарь из глухого леса.

— Стихийный символизм, — терпеливо повторил я и принялся разъяснять. — Четыре стихии у чародеев испокон веков главные: огонь, вода, земля и воздух. Первого убитого с окаменевшими ногами нашли — это земля. Второй тиной захлебнулся прямо на суше — это вода поработала. А третий в воздухе умер, не касаясь земной тверди ногами, — воздух, стало быть. Отсюда можем сделать вывод, что наверняка ещё одна смерть случится. Потому как одна стихия осталась у колдуна.

— Огонь, — Радош с ужасом сглотнул.

Трясущейся рукой вытер выступившую на лбу испарину.

— И можно узнать, кто на очереди? — с трудом вымолвил он.

Настал мой черёд усмехаться.

— Можно найти этого вашего колдуна или ведьму и сделать так, чтобы не случилось четвёртой смерти, — я допил квас до дна. Со вздохом отставил опустевшую кружку. — Но для этого, милый человек, ты мне должен без утайки поведать обо всех, кто тут у вас хоть немного приколдовывает.

Староста погрузился в раздумья, опустив очи на свои ладони, сложенные на столе.

— Может, есть у вас бабка, которая бормочет постоянно? — предположил я. — Или мужик, у которого скотина никогда не болеет, а у его соседей и куры не несутся, и корова молоко даёт кислое?

Глава деревни отрицательно покачал головой. И вдруг в его очах промелькнуло некое озарение. Мысль, которая заставила густые брови тотчас взлететь вверх.

— В бору есть одна хатка, в получасе ходу от наших жилищ, — начал Радош. — Там старый ведун жил. Отшельник. К нему многие ходили. Но он добрый был мужик. Да и помер лет пятнадцать назад. И с тех пор в том доме никто не обитал. Все даже подходить боялись. А зимой как раз охотник наш, Весеяр покойный, на эту избу и набрёл. И сказал, что вокруг следов мужских полно, дрова в поленнице свежие наколоты, а дверь изнутри заперта. Он один побоялся туда ломиться. Мало ли, кто там засел. Может, сам колдун с того света воротился.

— И что же, так избёнку и не проверили, поди? — я нахмурился, выражая всем видом порицание людской недальновидности.

— Ну почему же? — возмутился староста. — Мы целый отряд снарядили. Пятнадцать человек. Да только они все потерялись, а потом воротились обратно в деревню по одному, но ничего не помнили. Ни где были. Ни как обратно вышли из лесу.

Я устало почесал в затылке.

— Боги милостивые, — само собой сорвалось с моих губ. — Больше дюжины взрослых мужиков заплутали в лесу по пути к избе, которая, как ты говоришь, в получасе от деревни находится. И воротились… все целые и невредимые?

— Все.

— Все воротились. А были ли среди них те, кто сгинул за минувшие три недели? — я прищурился.

— Нет, — Радош уверенно затряс головой. — Но как смерть первая приключилась, мужики опять, вооружившись, ходили к той избе.

— Дай угадаю? И снова заблудились, а как вернулись, не помнили ничего?

Староста кивнул. И столикой вины в голосе добавил:

— Дважды. На третий уж раз посылать я их не стал.

— И на том спасибо, — я задумчиво пожевал губу. — Колдун ли из мёртвых воротился, или кто пострашнее поселился в том доме, а теперь ваших селян изводит, это я выясню. Схожу да проверю. Морока я не боюсь. А чародеев и подавно. Но задаром шею подставлять не возьмусь.

Радош нетерпеливо поёрзал на месте.

— Называй свою цену, Ловчий, — сухо велел он.

Я прикинул в уме все возможные риски и, наконец, назвал цену, прибавив к ней чуть сверху, поскольку знал, что подобные Радошу люди до изжоги любят торговаться со мною.

Вот только глава Беличьего Бора лишь сокрушённо вздохнул и, махнув рукой, выдал:

— Идёт! Со своих накоплений заплачу. Деревня даже не почувствует.

— Экая щедрость, — усмехнулся я. — Благородно. Уважаю.

— Заночуешь прямо тут, у меня в кухне. На лавке тебе постелю. Только ни сам по моему дому не шастай, ни блохастому своему не позволяй, — велел староста, хмуря густые брови.

Сговориться ни о чём более мы не успели.

Заскрипела входная дверь, пропуская внутрь раскрасневшуюся юную девицу. Светловолосая и сероглазая, с такими румяными круглыми щёчками, что мне захотелось немедленно потрогать обе, чтобы убедиться, не жар ли у неё. Просто благих побуждений ради. Давно я таких ладных и пригожих девушек в деревнях не встречал. А уж улыбалась она с детской добротой без малейшей тени кокетства. Слукавлю, если не признаюсь, что такая открытость в женщинах меня всегда привлекала.