Благодарность

— Ясно. Но эта разлука ведь не навсегда. Позже Мари сможет снова навещать вас. Думаю, даже до рождения малыша. Давайте с вами немного позанимаемся, хорошо?

— Порошок.

— Сегодня у нас новое упражнение. Я показываю вам предмет, вы говорите, для чего он нужен, а потом описываете, как им пользоваться. Хорошо?

— Порошок.

Она с любопытством разглядывает вещи, которые я вытаскиваю из рюкзака. Достав блокнот с бумагой для писем, я кладу его перед нею.

— Да, знаю, это для… песен… писем.

— Очень хорошо, а еще?

— Это… клок…

— Да, блокнот, которым пользуются, чтобы…

Она делает рукой движение, как будто что-то пишет, но не находит нужного слова.

Я продолжаю свою фразу:

— Чтобы писать письма.

— Вот.

— Объясните теперь, как это делается.

— Берем такую… и потом убираем такой… — Она изображает, что снимает колпачок. — Ну, и вот.

— Отлично. Смотрите внимательно. Что я делаю, прежде чем начать писать?

— Вы кладете… линейку…

— Да, верно, снизу я подкладываю линованный листок, чтобы строчки моего письма получились прямыми.

— Вот.

— А когда письмо готово, мы…

— Перебираем его… внутрь.

— Внутрь чего?

— В кон… кон… концерт?

— В конверт. А потом идем на…

— Почту.

— Очень хорошо.

— А вы?

— Что я?

— Вы написали то письмо?

— Какое письмо, Миша?

— Своему отцу.

— И вы еще будете убеждать меня, что у вас путаница в мыслях?!

На ее лице — проблеск гордости. Я улыбаюсь.

— Нет, Миша, пока не написал. Пока нет. Кстати, а не черкнуть ли вам несколько слов? Уверен, вы, Миша, тоже давно не писали писем. Прошу, возьмите блокнот, напишите что-нибудь для Мари. Ей будет очень приятно, вам так не кажется?

— Да, но… не этой… а тем… который… Не этой.

— Не ручкой?

— Нет. Который стирается.

— Карандашом?

— Да.

— Кажется, у меня при себе была парочка…

Порывшись в рюкзаке, я вынимаю из пенала два карандаша и протягиваю их пациентке.

— И разминку.

— Резинку?

— Да.

— А у меня ее нет.

— У меня есть. Посмотрите в ящерке.

Она указывает на прикроватную тумбочку.

— В ящике?

— Ну да.

— Вы хотите, чтобы я достал резинку из ящика?

— Да. Она в железной штуке.

Я подхожу к тумбочке, Миша усаживается за стол.

Я выдвигаю ящик и вижу в нем две жестяные коробки, покрытые многолетней патиной, — такие точно пришлись бы по душе старьевщику. Открываю первую. Внутри — маленькие желтые таблетки, штук пятьдесят. Я так ошарашен, что едва не роняю коробку. Миша ничего не замечает. Я захлопываю коробку. Мое сердце стучит в несколько раз быстрее, чем минуту назад. Открываю вторую коробку, в которой и впрямь лежат канцелярские принадлежности — скрепки, кнопки, старательная резинка.

Беру ластик, аккуратно закрываю крышку, задвигаю ящик. Миша сидит за столом, склонившись над листом, и пытается что-то вывести на нем своим скачущим почерком. Одна ее рука лежит на бумаге, другая держит карандаш.

Я не в силах произнести ни слова.

Сколько таблеток в этой коробке?..

Штук пятьдесят, не меньше.

А медицинский персонал и понятия не имеет.

Вспоминаю разговор санитара с мадам Сельд, при котором я присутствовал несколько недель тому назад.

Выходит, это снотворное.

«Дорогая Мари», — написала Миша на листе.

Она подняла карандаш и медлит.

Миша глядит на меня: без моей помощи ей не продолжить, она робеет перед листом бумаги. Я ободряюще киваю. Она снова берется за дело.

Я приближаюсь к столу.

Поколебавшись несколько секунд, обращаюсь к пациентке:

— Миша, посмотрите на меня.

Она поднимает голову, словно девочка, которую прервали во время диктанта.

— Вы копите таблетки, которые вам приносят после ужина?

— Что-что?

При виде этих притворно простодушных глаз у меня возникает неодолимое желание обнять ее.

— В поисках ластика я по ошибке открыл другую коробку. Догадываетесь, что я там увидел?

Молчание пациентки длится недолго. Я знаю ее, я очень хорошо узнал ее за время нашего знакомства. Иногда мне даже кажется, что я могу читать ее мысли.

— Подождите. Я вам скажу… Это только… для того… чтобы быть… съедобной… понимаете?

— Чтобы быть свободной?

— Да. Свободной, вот именно. Просто знать. Что это мозвожно… Пока у меня еще есть голова на плече.

Долгое время мы сидим молча.

— Вы не скажете?

— Я подумаю, Миша.

Миша стоит перед злой директрисой, которая разглядывает ее без капли сочувствия.

— Мадам Сельд, я вынуждена с прискорбием сообщить вам, что несколько дней назад мы получили письмо, в котором в ваш адрес выдвигается обвинение в совершении ряда правонарушений. Кроме того, в данном письме содержится перечень всех без исключения предметов, которые находятся в вашем распоряжении.

— Вот оно что. Но кто же мог написать такое?

— Это не имеет значения. Сосед, соседка, посетитель, медицинская сестра, ваша подруга Грейс Келли! А может быть, сиделка, которая позарилась на ваш вентилятор или транзистор! Такова человеческая натура, мадам Сельд, и, учитывая ваши корни, я не думаю, что это стало для вас откровением. Или вы считали, что положение изменилось? Увы, нет: ради комнаты с хорошим видом, ради мебели люди готовы на все.

— Знаете, у меня почти ничего нет. Я продала квартиру, чтобы оплачивать свое пребывание здесь, у меня осталось одно-единственное кольцо, а мой транзистор не стоит и гроша.