Благие намерения

Борясь со смехом — вот это везение! — Ева позвонила в закусочную и коротко, твердо и по существу переговорила с боссом Мейсона. После этого она снабдила добровольца координатами Янси.

Откинувшись в кресле, она уставилась на свою доску.

— Кажется, это прорыв, — пробормотала она. — Хотя не факт.

Мейсона Тобиаса ей подарила сама судьба. Он, конечно, тот еще зануда, зато исключительно наблюдателен и дотошен.

К тому же Пибоди права, по-щенячьи честен.

Записать его на учебную программу? Если он продолжит свое «патрулирование», то рано или поздно пострадает, а то и расстанется с жизнью.

Она отправила письмо службе связи с прессой, потом сделала себе пометку насчет Мейсона.

Взявшись за новый список имен, она, памятуя совет Миры, стала сопоставлять всех с профилем. Двоих сразу вычеркнула, потом поступила так же с жителем пригорода, проверив его переезды и график.

Двоих кандидатов она сочла возможными: один живет в самом городе, другой в Хобокене, но работает в Мидтауне. Пятиминутного разговора с его менеджером хватило, чтобы его вычеркнуть. Между 4.30 и 6 вечера в день убийства Баствик житель Хобокена совещался с самим менеджером и с двумя программистами, а потом до 7 вечера выпивал с коллегами.

Остался только 40-летний инструктор-криминалист. Ева воодушевилась. Рост, правда, всего 5 футов 8 дюймов, но он мог встать на каблуки. Меньше 148 фунтов веса, но что мешает внешнему уплотнению? Зато — кареглазый метис!

На ее вкус, синтаксис его писем расходится с синтаксисом посланий убийцы, но все остальное совпадает. Ее давно подмывало заняться делом, поэтому она радостно схватила пальто.

— Пибоди, поедешь со мной!

— Лейтенант! — Дженкинсон поймал ее в момент надевания пальто. — Мы их сцапали! Балбесы катались на скейтбордах. Двоих мы развели по разным комнатам и сейчас допрашиваем, а третий…

Он покосился на свой стол.

Третий, в наручниках, с наглой ухмылкой развалился в кресле.

— Сколько ему? Пятнадцать-шестнадцать?

— Двенадцать.

— Проклятье!

— А я о чем? Переросток, злобный, как гремучая змея. В это дело его вовлек старший брат — похоже на инициацию. Приходится ждать их бабку-опекуншу и адвоката по делам несовершеннолетних. Я отнял у него заточку длиной в шесть дюймов, всю в засохшей крови. Уверен, она принадлежит одному из них.

— Двенадцать лет, — шепотом повторила Ева.

Ей вспомнился Тико, несовершеннолетний антрепренер, само хитроумие и практичность.

У того тоже была только бабушка, которая не мешала ему быть самим собой, научив понятным правилам существования. Ему не грозила опасность очутиться в полицейском участке с изобличающей уликой — окровавленной заточкой.

Ей не давала покоя мысль: от чего зависит разница между одним пареньком, все делающим правильно, и другим, убившим ради дурацкого скейтборда?

— Этот не расколется, — проговорила она, наблюдая самодовольного молокососа. — Ему нравится здесь находиться, он воображает, что это превращает его в мужчину. Надеется отделаться легким испугом и запятнанной репутацией.

— Адвокат его выгородит, изобразит оступившимся младенцем, будет напирать на нежный возраст. Мол, несмышленыша втянули в нехорошее дело.

— Я бы тоже на это напирала. Если кровь на заточке принадлежит одному из убитых, обязательно покажите обвинителю их фотографии — живыми и мертвыми. Это может помешать досудебной сделке. Этого наглеца, может, и не захотят судить как взрослого, но попытаться стоит.

— Обязательно. Один из них уже дает слабину. Третий, — объяснил Дженкинсон, — сначала изображал крутого, но перед допросом затрясся. У него тоже заточка, только насухо вытертая, но лаборатория найдет следы. Ничего, расколется. А вот брат молокососа — крепкий орешек. Уже пять раз задерживался за уличные нападения, успел посидеть в колонии для несовершеннолетних. У него тоже была заточка, а еще новый наручный коммуникатор — как пить дать, срезанный с какого-нибудь простофили.

— Обработайте их хорошенько. Похвально, Дженкинсон. Прими мои поздравления. И Рейнеке передай.

— Передам. Он пока что прикладывает лед ко лбу. Один из троих сильно заехал ему локтем. Если бы не двое патрульных, помогавших при задержании, не обошлось бы без крови. — Он пожал плечами. — Та еще работенка!

— Это точно.

— Я насчет погибших братьев. Завтра прощальная служба.

— Сходи, заодно передохнешь. Это тоже часть нашей работы.

— Очень тебе признателен, Даллас.

Ева ускорила шаг, поманив за собой Пибоди.

— Я слыхала, они сцапали троицу, убившую мальчишек, — сказала та на бегу.

— Да, взяли с поличным.

На пути к лифту им встретилась женщина — усталая, как будто заблудившаяся. Взглянув на ее обувь, Ева предположила, что она уборщица или больничная медсестра, вынужденная проводить почти весь день на ногах.

— Простите, я ищу, — у нее дрожал подбородок, в глазах стояли слезы, — отдел расследования убийств, детективов Дженкинсона или Риника.

— Рейнеке, — поправила ее Ева. — Прямо и налево.

— Спасибо. — Она потащилась дальше, шагая с большим трудом, как будто ее придавливала неподъемная тяжесть.

Ева отвернулась и втиснулась в плотно забитый лифт.