Корнетам Булгарину и Францкевичу в этой лотерее достался счастливый билет: они это поняли, заглянув в кладовую. Кофе! Сахар! Вино! Варенья! Старушка-хозяйка что-то лопотала по-своему; они забрали у нее ключи и обшарили весь дом от погреба до чердака. Всё найденное съестное: сушеную и соленую рыбу, вяленое мясо, лепешки кнакебрё, бочонки с пивом и водкой, бутылки с ромом и хересом — денщики снесли в одну комнату, ключ от которой Францкевич оставил себе; кроме того, хозяйка, оказавшаяся зажиточной лавочницей, держала кур и коров. Вот оно — военное счастье!
В тот же вечер устроили пир, позвав товарищей из обоих уланских эскадронов и лейб-егерей. Денщик Францкевича, до службы бывший поваром, командовал хозяйкиной кухаркой и служанкой, уланы, высланные из лагеря на фуражировку, раздобыли свежее мясо. В гости ждали человек пятнадцать — по большей части молодых корнетов и поручиков, но Булгарин пригласил еще майора Лорера и ротмистра Кирцели, а встретив на улице старика Воейкова, назначенного комендантом города, покорнейше просил осчастливить их своим присутствием. После ужина, состоявшего из двух блюд, подали мастерски взбитый сабайон и пунш, затем офицеры постарше сели играть в вист, лейб-егерский поручик Иван Петин бренчал на гитаре, а его друг Константин Батюшков читал свои стихи, написанные в воспоминание о Гейльсберге:
Булгарин аплодировал вместе со всеми, чтобы не подать виду, будто он завидует Батюшкову, чьи сочинения
Только шесть домов во всём Куопио оказались с припасами, остальные жители вывезли их на лодках на острова. Раздобыв известки и кисть, сделанную из мочалки, Булгарин вывел на ставнях:
ДАРОВОЙ ТРАКТИР
Dîner et souper, punch, sabaillon,
vins et liqueurs pour les bons amis[36]
На третий день эскадрон Лорера ушел из Куопио впереди корпуса Барклая-де-Толли, который получил приказ от Буксгевдена продвигаться в Гамле-Карлебю на соединение с Раевским, чтобы затем вместе ударить на генерала Клингспора и разбить его. Буксгевдену, сидевшему в Або над картой, точно над шахматной доской, всё это казалось осуществимым.
Генералу Рахманову, оставшемуся оборонять Куопио с отрядом из трех тысяч человек, было велено "устрашать неприятеля", собирая при этом лодки для переправы на тот берег Каллавеси, чтобы разбить Сандельса, окопавшегося в Тойвале, и соединиться с отрядом генерал-майора Алексеева, отправленного усмирять Карелию с четырьмя эскадронами драгун и полутора сотнями казаков. Устрашать неприятеля! Собрав офицеров, Рахманов сказал им: "Господа, внушите своим солдатам, что у нас нет иной ретирады, как в сырую землю. Если шведы нападут, драться до последнего человека, кто где поставлен — там и умирай!"
Июньские ночи короткие — часов пять, но всё еще довольно прохладные; отправляясь в дозор, уланы надевали поверх мундира шпензер на меху. От комаров спасу не было: мелкие твари роились у озера, в кустах — везде, с назойливым зуденьем лезли в дом, а уж в лесу атаковали со всех сторон. Обшитые кожей серые рейтузы, мундир и перчатки защищали тело, зато лицу и шее доставалось сильно — поневоле позавидуешь казакам, которым дозволяли носить усы и бороду.
Вернувшись из разъезда и отдав рапорт Рахманову, Булгарин направился к себе на квартиру отдыхать, как вдруг заметил знакомого поручика из Ревельского мушкетерского полка у ворот большого деревянного дома под черной крышей. Два солдата стояли в карауле, а офицер прохаживался рядом со скучающим видом.
— Послушай, приходи к нам сегодня ужинать! — пригласил его Булгарин. — У нас запросто! Да вот еще что: не нужно ли тебе чего-нибудь? Табаку, например? Отличное средство от комаров!
Фаддей стремился везде приобрести себе друзей — так легче жить, и потом, что в этом зазорного? Они все товарищи и должны помогать друг другу по законам христианского и воинского братства. Поручик действительно нуждался в табаке, и Булгарин обрадовался, что смог ему услужить. Повторив свое приглашение, он спросил просто так:
— А что это ты караулишь?
— Тюрьму. Хочешь взглянуть? Довольно любопытно.
Корнет оставил своего коня у ворот, и они пошли.