Битвы орлов

Скатившись с лестницы, он прыгнул в сани, велев вести себя на Крестовский; его трясло как в лихорадке. Горячие слезы обжигали замерзшие щеки; он бродил по пустой дороге один, пока не стемнело.

Наутро отмороженные уши покраснели и распухли, но Фаддей, не обращая внимания на шутки товарищей, весь день не выходил из манежа. Он вдруг сделался образцовым служакой, первым являлся на развод, не пропускал ни одного учения — ни эскадронного, ни ротного, ни даже унтер-офицерского, так что и ротмистр Кирцели стал ему удивляться. Отрабатывая аллюры и перестроения, Булгарин раз за разом прокручивал в голове свой разговор с Шарлоттой, задним умом подсказывая себе правильные слова и фразы. "Послушай меня: уезжай, — говорил он ей в мыслях. — Ты играешь в опасные игры; помни, что к России прилегает Сибирь. Я не объявлю твоего имени, но знай, что ты заблуждаешься насчет поляков. Если поляк надел русский мундир, он будет верен своему государю!" Он сжег все её записочки, которые бережно хранил.

Выждав десять дней, Булгарин получил увольнительный билет и отправился в Петербург. Квартира на Малой Морской была пуста; мадам Ксавье сказала, что баронесса уехала в Вену.

***

— Будьте покойны: это всего лишь предосторожность на случай нападения англичан, которого мы имеем все основания опасаться. Напишите королю, что с моей стороны ему не угрожает никакой опасности. Бог свидетель: мне не нужно ни единого селения в землях вашего государя. Вам следует беречься Дании и не спускать глаз с Норвегии и Скании.

Мягко журчавшая речь Александра не оказала ожидаемого воздействия на шведского посла: темные проницательные глаза Курта фон Стединка под бровями домиком пронзали скорлупу французских слов, вылущивая из них суть. Барон был далеко не мальчик и за полвека прошел путь от фенриха[26] до генерал-лейтенанта; он был способен отличить военные приготовления от обычной меры безопасности. Войска, стягиваемые к границе с Финляндией, заставляли его усомниться в искренности русского императора, к тому же французский посланник в Петербурге даже не пытался скрывать, что Дания и Россия намерены поделить Швецию между собой, а Бонапарт не станет этому препятствовать.

— Сир, опасность куда более велика, — твердо сказал Стединк, решив пойти ва-банк. — Мне известно, что господин де Коленкур предсказал Швеции не только внешнюю войну, но и внутреннюю революцию.

— Ах, этот господин де Коленкур! — досадливо поморщился царь. — Поверьте мне, барон, если шведскому королю будет угрожать революция… — Это слово он произнес с видимым отвращением. — Я сам приду к нему на помощь…

— И всё же, сир, заклинаю вас, ради Бога, пока еще не поздно, спасите нас! И вы спасете себя.

Прямота шведского посла повергла Александра в замешательство. Венчик седых волос вокруг высокого лба и впалые щеки придавали Стединку вид христианского подвижника. И не один лишь этикет побудил его надеть через плечо голубую ленту ордена Андрея Первозванного, повесив на шею кресты Александра Невского и Св. Анны 1-й степени: это был способ напомнить о совсем еще недавнем прошлом…

— Ваше спасение зависит только от вашего короля. — В голосе Александра звучали нотки раздражения. — Зачем он идет против всех? Ах, если б он покорился необходимости, хотя бы на время!..

— Но, ваше величество, какова бы ни была сия необходимость, вы не обязаны поступать против своей совести! — воскликнул Стединк. — Взгляните на Австрию…

— Австрия повинуется Бонапарту и не имеет иной воли, кроме его собственной, — перебил его Александр. — Я обязан прежде всего радеть об интересах своих подданных.

"Не стану скрывать от Вас, Ваше Величество: я ничего не выиграл по главному вопросу, — писал ночью Стединк в депеше, которая утром отправится в Стокгольм. — Неукротимая сила толкает императора Александра в пропасть, которая прежде поглотит Швецию. Возможно, он не имеет дурных намерений, но он так устрашен французами, что не смеет ничего предпринять против них. Тот же страх одолевает его министров и вельмож, а ненависть графа Румянцева к Англии внушает ему, что он сможет остаться у власти, лишь бросившись в объятия Франции".

ФИНЛЯНДИЯ

Денис Давыдов торопился. Коротенькое письмо мигом вырвало его из вихря разгульной московской жизни — балов, гуляний, кутежей, безумств влюбленного гусара, слагавшего стихи во время лихой мазурки, — и бросило на обледенелую дорогу в Выборг: война!

О вторжении русского войска в пределы шведского короля не было объявлено официально; в Москве и Петербурге праздновали Масленицу, катались с ледяных гор, объедались блинами, даже не подозревая, что в это самое время авангарды колонн, поставленные на лыжи, прокладывают путь санкам с артиллерийскими орудиями и провиантом, а солдаты в теплых шапках и шинелях сидят морозными ночами у костров, согреваясь водкой. Главнокомандующим был назначен граф Буксгевден; одним из корпусов командовал князь Багратион. Это имя прозвучало для двадцатитрехлетнего штаб-ротмистра звуком боевой трубы — к черту отпуск!