Доминик Рейтан считал, что все истинные молодые патриоты Литвы должны пробираться в Варшаву и вступать в польские легионы, лично он так и сделает. Политика не вершится так же скоро, как выигрываются сражения, — это слова Наполеона, но сражения всё равно выигрывать необходимо: только так поляки смогут вернуть себе отнятое у них Австрией, Пруссией и Россией. Наполеон играет с этими тремя державами, как кошка с мышкой; Аустерлиц забил первый гвоздь в крышку австрийского гроба, Йена и Ауэрштедт уничтожили Пруссию, а Фридланд показал, что та же участь уготована России. Там целые полки бросали оружие и сдавались французам в плен!.. Не выдумав ничего лучше, Рейтан обратился за подтверждением к Булгарину: ведь вы же были там, вы это видели? Все взоры обратились на корнета.
— Я не мог видеть того, чего не было, — отчеканил он в наступившей тишине. — Наполеон одержал победу под Фридландом, этого я не отрицаю, но еще три такие победы, и при нём едва ли осталось бы достаточно солдат, чтобы сопровождать его в Париж!
— Не стоит путать храбрость с резвостью ног! — сострил кто-то, вызвав смех.
Булгарин вскочил со своего места.
— В храбрости русских воинов вы легко сможете убедиться! — выпалил он, глядя на остряка. — Один из них сейчас перед вами!
Неловкость была такой ощутимой, что хотелось стряхнуть ее с себя: гости перешептывались и ерзали на стульях. Остряк покраснел, впервые замявшись с ответом; Булгарин снова сел.
— А что, господа, кто-нибудь едет в ближайшее время в Вильну? — спросил князь Доминик.
Но его отчаянная попытка спасти разговор не удалась, обед завершился быстрее обычного.
Встав из-за стола, Радзивилл вышел в соседнюю комнату, вся молодежь устремилась за ним. К Булгарину подошел Михал-Ксаверий Рейтан, Несвижский поветовый маршалок[11]. Он был одет по моде прошлого века, седые кудельки свисали на воротник, во рту недоставало зубов, из-за чего он говорил пришепетывая. Справившись у Булгарина, не сын ли он покойного пана Бенедикта, и получив утвердительный ответ, старик задал ему еще несколько малозначащих вопросов ("Как здоровье матушки? А сёстры? А братец ваш всё еще в Петербурге?"), после чего взял его под руку и повел к остальным.
Их появление заставило замолчать почитателей французов, вновь охваченных жарким спором.
— Гость в доме — Бог в доме, — назидательно произнёс старый Рейтан, дав понять этой польской поговоркой, куда он клонит. — Под одной кровлей должны проживать лишь друзья и братья. Кохаймы се!
Он приобнял одной рукой Фаддея, а другой — своего сына Доминика, подтолкнув их друг к другу. Молодые люди принужденно обнялись и поцеловались. Радзивилл просиял: у него явно камень с души свалился. Оркестр заиграл ходзоный.
Утром Булгарин зашел проститься. Догонять свой полк он отправился с парой дорогих пистолетов версальской работы — прощальным подарком князя Доминика.
ШТРАЛЬЗУНД
Ворота раскрыли свой кирпичный зев, дробный стук копыт отрикошетил от холодного свода, рассыпался по мощеному двору и смолк у крыльца; звеня шпорами, король поднялся по лестнице, отпихнул караульного офицера, оборвав его вопрос, решительным шагом прошел по коридору; лакей распахнул перед ним двери кабинета. Придвинув к себе пачку бумаги, Густав Адольф обмакнул перо в чернильницу и принялся писать.
Штральзунд! Древний ганзейский город, где его предок и тезка, прозванный Северным львом, дал отпор имперскому генералиссимусу Валленштейну! Врата Рюгена должны были стать первым этапом победного пути, который закончится в Париже: король Швеции сбросит с трона узурпатора и вернет престол законному монарху — Людовику XVIII! Не дожидаясь ответа от Александра, Фридриха-Вильгельма и даже самого Людовика, Густав IV Адольф взгромоздился на боевого коня; капитан Теде зарядил два огромных пистолета, некогда принадлежавших Карлу XII, и подал ему; король произнес пламенную речь, повторив слова Карла, произнесенные в Штральзунде: "Мы добьемся уважения к себе с мечом в руке"; шведская армия двинулась в атаку с развернутыми знаменами, под бой барабанов… и была разбита. Маршал Брюн отослал парламентера прочь, не желая и слышать о перемирии: если кто-то хочет подражать Карлу XII, война должна продлиться хотя бы несколько часов. О, как вам будет угодно! Вы еще сами запросите мира!
В дверь постучали; слуга доложил, что барон фон Эссен просит его принять по важному и срочному делу. Отлично, уже готово.
— Вот, размножьте и распространите среди солдат неприятеля.
Генерал взглянул на бумагу: это была прокламация, составленная на французском языке и призывавшая солдат дезертировать. Брови сами собой взлетели вверх, однако Эссен не выразил своего удивления, предпочитая говорить о том, что привело его сюда.
— Сир, маршал Брюн прислал парламентера.
— Ага!