Битвы орлов

Трам-тарарам, трам-тарарам… Барабанщик был немногим выше своего барабана и высоко поднимал локти, стуча палочками. Перед самыми воротами Бурггор он вынул из-за пазухи большое письмо, держа его в вытянутой руке, чтобы всем было видно. Два караульных солдата, отряженные офицером, повели его через площадь в замок, довольно грубо толкая в спину.

Несколько минут спустя у ворот появились два французских офицера, одетых с иголочки; они шли под руку, как на прогулке. Остановились сказать пару слов офицеру по-немецки и беспрепятственно вошли в город, продолжая весело болтать и кланяясь дамам. Вслед за ними явились четыре гренадера без ружей. Их пропустили, ни о чём не спросив; они вошли в кафе, положили на стойку горсть монет и преспокойно принялись играть на бильярде в ожидании обеда. Ошеломление сменилось веселым удивлением; возле кафе столпились зеваки, заглядывавшие в окна, как будто игра на бильярде была чем-то невиданным. В это время в город вступил отряд артиллеристов, направившийся прямо к арсеналу, за ним — батальон гренадер, занявший гауптвахту перед замком, наконец, всадник в шитом золотом мундире с небольшою свитой. Австрийский офицер у ворот, поколебавшись, отдал ему честь; всадник кивнул и проехал к замку. Снова послышался барабанный бой, но только не одинокого барабанщика, а целого взвода: четко шагая в ногу, к воротам шла целая дивизия с развернутыми знаменами. Французы полились нескончаемым потоком: пехота, кавалерия, артиллерия, снова пехота… Солдаты бесцеремонно врывались в дома, занимали лучшие комнаты, обшаривали погреба и кладовые, брали себе всё, что приглянется.

…В замке повсюду следы поспешного бегства: опрокинутая мебель, оплывшие свечи в канделябрах, обрывки бумаг в камине… В приемной покоев императрицы нечем дышать; некоторые посетители мерно прохаживаются взад-вперед, другие обмахиваются шляпами. Они ждут уже больше двух часов. Наконец двери покоев раскрылись, оттуда вышел человек средних лет, в мундире, расшитом дубовыми листьями, с орденской звездой на груди — граф Андреосси, французский посланник в Вене, назначенный теперь ее генерал-губернатором. На его губах застыла любезная улыбка, однако в манере держаться, осанке, повороте головы было нечто… цезарское, чего не замечалось прежде.

— Чем могу служить, господа?

Почти все визитеры были ему знакомы по званым ужинам. Раньше он был заинтересован в них, теперь они пришли просить его о… справедливости. Войска, размещаемые на постой, составляют больше половины населения Вены; согласитесь, что это неудобно. Нельзя ли вывести их куда-нибудь в лагеря? Всё-таки на дворе май. К тому же солдаты ведут себя неподобающим образом; было бы гораздо лучше, если бы их употребили для наведения порядка: в городе царит анархия, чернь громит лавки и магазины! И этот военный налог в пятьдесят миллионов флоринов — совершенно непосильное бремя для обывателей, покинутых своими правителями на произвол судьбы.

Граф выслушал просителей сочувственно, на его лице отразилось живейшее участие.

— Вы правы, это большое несчастье, — сказал он, — но вашему императору не стоило хвататься за дубину Геркулеса, раз у него нет сил ее поднять. Честь имею, господа.

***

Часовым, расставленным в аллеях Шёнбрунна, было приказано пропускать всех прилично одетых людей; к началу большого парада во дворе замка уже собралась порядочная толпа венцев, желавших поглазеть на императора французов. Чернышев отметил про себя, что и здесь, как в Вальядолиде, ни Дюрок, ни Бертье не приняли никаких видимых мер для личной безопасности Бонапарта, хотя молодые офицеры из свиты Наполеона не раз выражали беспокойство по этому поводу: не приведи Бог, чтобы в толпу затесался один-единственный фанатик, готовый пожертвовать собой во имя мщения! Впрочем, у Бонапарта может быть свой расчет: показывая, что не боится, он внушает трепет заурядным людям, отваживая их от самой мысли о покушении. Человеку свойственно дрожать за свою жизнь; не ведающий этого страха возносится выше простых смертных. Какой он всё-таки позёр.

Каждый чего-нибудь боится. Бонапарт страшится потерять свою власть, основанную на мифе о его непобедимости. И непогрешимости.

Ещё до сдачи Вены он велел Ланну занять острова на Дунае против Нусдорфа и навести там мост вместо того, что сжёг Максимилиан. Генерал Сент-Илер отправил туда несколько рот понтонеров и стрелков; австрийцы атаковали их превосходящими силами и всех перебили. Наполеон сам был на берегу; пуля пробила его шляпу; он дал шпоры коню и поскорее выехал с узкого места на возвышенность, откуда мог наблюдать гибель храброго отряда без опасности для себя. "Безумец Сент-Илер! Я же велел ему послать всего полсотни вольтижеров!" Кого он хотел обмануть? Чернышев знал, что это неправда, — все знали. Но сделали вид, будто верят. Бонапарт — ничто без своих маршалов и генералов, но и они без него ничто.