Битвы орлов

…Первыми в атаку ринулись карабинеры, которых до сих пор держали в резерве: их командиры просили императора разрешить им сразиться с неприятелем как о чести. Всадники в меховых шапках и мундирах с красными отворотами мчались галопом эскадрон за эскадроном; австрийцы храбро встретили удар, но их точно смыло океанской волной. Две атаки кирасиров завершили разгром; остатки конницы укрылись в городе.

Пехота стреляла со стен, из каждой амбразуры торчало жерло пушки. Французские стрелки рассыпались по окрестным садам и выбивали канониров, прикрывая подход солдат, которые несли лестницы, набранные в поселках. Лежён вез донесение о том, что Ланн разбил наведенный за ночь плавучий мост. Но где же император?

Наполеон сидел на барабане; хирург стоял перед ним на коленях, разрезая правый сапог. Нога страшно распухла, но крови видно не было: картечная пуля ударила в пятку, отбив каблук. Император трое суток не разувался, вот и… Кажется, нерв задет; должно быть, боль адская, но по его лицу этого не скажешь… Хирург перевязал ногу, и Наполеон тотчас вскочил в седло, пронесся в одном сапоге перед рядами солдат, приветствуемый восторженными криками, — пусть и свои, и чужие видят, что он жив.

Регенсбург обстреливали уже десять часов; огромные столбы черного дыма торжественно поднимались к предзакатному небу. Гребни частично обрушенных стен вырисовывались китайскими тенями на фоне гудящего алого пламени, черные силуэты защитников города метались в серно-желтом мареве, белесый пар уносился вверх, посеребренный лунным светом. Наконец рухнул дом, прислонившийся к городской стене, и в ней самой открылся пролом. Пехота собиралась с духом, прежде чем выбежать на открытое место, простреливаемое картечью. Вперед! Первые два взвода рванулись к бреши и тотчас упали как подкошенные. Вперед! Вторая попытка оказалась не более успешной. Маршал Ланн кипел от нетерпения; стоявший с ним рядом Лежён представил себе, как бежит к пролому, и у него вспотели ладони.

— Я покажу вам, что я всё еще гренадер!

Ланн сам выстроил колонну и встал впереди. Раз, два, три…

— Сюда, сюда!

Инженерный капитан Больё махал им рукой, указывая место у края рва с поврежденным контр-эскарпом. Несколько солдат спрыгнули в ров, другие спустились по лестницам, вскарабкались к пролому, сбросили со стены венгерских гренадеров… В несколько мгновений все лестницы оказались приставлены к стене, офицеры вели солдат за собой, колонна ворвалась в город и устремилась к воротам.

Австрийцы разбегались; некоторые бросали оружие и поднимали руки. "К мосту!" — кричал Ланн. Жители выносили свои пожитки из горящих домов, на площади было не протолкнуться от повозок, телег и фур; солдаты свернули в переулок, потом в другой, остановились в нерешительности — куда теперь?

— Французы? Братцы! Французы!

Из подворотни выглядывала женщина в полосатой холщовой юбке с когда-то белым передником поверх солдатских башмаков с гетрами, в серой суконной куртке, перехваченной кожаным поясом, и старой фетровой шляпе. Маркитантка! Она радостно устремилась навстречу землякам, умело оборвала соленые шутки. Мост? Конечно, знаю! За мной, ребята!

Пули свистели над головой, цокая о камень; солдаты бежали вперед, прижимаясь к стенам домов, пока не уперлись в несколько повозок с бочками. Соседний дом полыхал; должно быть, вино успели вытащить из погреба. Жаль, конечно, но… Вон там есть проход, скорее!

— Стойте! — К ним бежал австрийский офицер с небольшим отрядом. — Стойте, это порох!

Все вздрогнули: если бочки рванут, весь город взлетит на воздух! Несколько солдат впряглись в первую повозку и отвезли ее подальше; прочие опрокидывали набок, сбрасывая бочки и катя их по земле. Позабыв о том, что им надо сражаться друг с другом, французы и австрийцы трудились плечом к плечу, чтобы отвести общую для всех угрозу…

Австрийская артиллерия уже отошла за Дунай и лупила по мосту из десятков орудий. Махнув на всё рукой, Ланн разоружил сдавшихся в плен солдат и отправил их тушить пожары.

Наутро половина города еще горела; брошенные на улицах раненые отчаянно кричали при приближении огня; Лежён вновь слышал запах паленого мяса, памятный по Сарагосе. Грязные, растрепанные женщины бродили по пепелищам, размазывая по лицам сажу со слезами.

Император обходил войска, назначая новых офицеров взамен выбывших. Очередной сержант, вышедший из строя по приказу своего полковника, взял на караул; это был молодой парень сурового вида, показавшийся Лежёну красивым, несмотря на шрам, рассекший подбородок.

— Сколько у тебя ран? — спросил его Наполеон.

— Тридцать.

— Я не спрашиваю, сколько тебе лет; сколько ран ты получил?

— Тридцать! — гаркнул гренадер погромче, глядя прямо перед собой.

На лице императора промелькнула досада.

— Он что, простых вещей не понимает? — спросил он полковника. — Меня не интересует его возраст…

— Сир, он всё правильно понял: он в самом деле был ранен тридцать раз.

— Как! — Наполеон обернулся к сержанту. — И у тебя до сих пор нет креста?