Битвы орлов

Один, совсем один! Единственный верный советник опасно ранен его же рукой, жена не хочет его видеть, дядя Карл, возможно, сам состоит в заговоре… Густав Адольф приказал запереть городские ворота; он забаррикадируется в своем дворце и будет защищаться до последнего. Но тут же передумал и сел писать прокламацию: завтра он тайно покинет Стокгольм и отправится к Южной армии; генерал Толль предан ему душой и телом; правительство переберется в Сканию, в Мальмё, пока мятеж не выдохнется и не усмирится сам собой… Банкиры отказались передать ему золото. Негодяи! Утром он заберет эти деньги силой.

…Шесть офицеров дожидались в Колонном зале за кордегардией, как и было условлено. В камине потрескивали поленья, отблески огня плясали в зеркалах, лаская холодный мрамор. Медлить более нельзя: двор запружен каретами и обозными фурами, король хочет улизнуть.

— За мной, господа! — коротко скомандовал Адлеркрейц.

Они поднялись по лестнице на третий этаж; стоявшие в карауле драбанты в узких желтых панталонах и синих мундирах с оловянными пуговицами пропустили генерала с командорским крестом ордена Меча.

— Что это значит? — вскричал король, когда двери в его спальню распахнулись. — Мятежники! Изменники!

— Сир, мы не мятежники и не изменники, мы здесь, чтобы спасти ваше величество и наше отечество…

— Я всех вас повешу!

Адлеркрейц шагнул к Густаву Адольфу, тот попятился и выхватил шпагу:

— Вы сможете отнять ее у меня только вместе с жизнью!

Тигром прыгнув вперед, барон обхватил короля поперек туловища, гофмаршал Сильверспарре выбил шпагу вверх, та угодила в хрустальную люстру, со звоном посыпались острые брызги.

— На помощь! Убивают!

Драбанты вломились в комнату и замерли на пороге, ничего не видя в темноте; к ним вышел караульный офицер.

— Всё в порядке. У короля нервный припадок, мы уже послали за доктором.

Скорчившись на стуле, Густав Адольф сотрясался от рыданий; двое человек держали его за руки.

— Ваше величество, вы должны подписать добровольное отречение. Ваш дядя, герцог Сёдерманландский, станет регентом при вашем сыне.

У Адлеркрейца набрякли мешки под глазами, он тоже всю ночь не спал. Кто-то зажег погасшие свечи от огня в очаге. Всхлипывающего короля отпустили; все офицеры столпились возле стола: проклятье, чернильница опрокинулась! Нет, там еще осталось достаточно, и вот чистый лист… Прыгнув кошкой, Густав Адольф схватил свою шпагу, застрявшую в потолке, и выбежал в потайную дверь.

Лестница, коридор, в его конце — другая лестница. Оттуда выход на Львиный холм, главное — добраться до внутреннего двора, где приготовлена карета и стоят в карауле гвардейцы из Шведской Померании, тогда он спасен. За спиной топот — погоня! Кто это впереди?! А, истопник…

— На помощь! Твой король в опасности!

В преследователей полетели поленья.

Он уже во дворе, осталось чуть-чуть. "Ко мне!" Король спотыкается и падает на булыжники, ободрав ладонь и ударившись коленом. Кто-то подставил ему подножку. Егермейстер фон Грейф? И он тоже? Негодяй! Сейчас ты у меня получишь!

Грейф отбил прямой выпад; не достигнув груди, клинок распорол ему руку. Барабанщик выбивает сигнал тревоги, но из дворца уже выбегают заговорщики.

— Всё в порядке! — кричит Адлеркрейц гвардейцам. — У короля припадок, мы доставим его к врачу.

Три человека крепко держат извивающееся тело, из заткнутого кляпом рта вырывается мычание.

КВАРКЕН

— Что тут рассуждать, прикажете — пойдем! Аракчеев пристально посмотрел на Багратиона. Нет, в его лице не читалось никакой иронии или насмешки, только исполнительность и усердие, столь высоко ценимые военным министром.

После отъезда Каменского остальные генералы сказались больными, Кнорринг завел ту же песню, что и Буксгевден: о трудностях снабжения войск, о превосходящих силах неприятеля, о непроходимых дорогах — и кончил тем, что сам запросился в отставку; Барклай-де-Толли и граф Шувалов, сменившие Голицына и Тучкова, ему подпевали, доказывая невозможность для войск выдержать шесть суток на голом льду в жестокий мороз. Тем временем зима близилась к концу, угрожая оттепелью отличному плану — достигнуть Швеции по льду Ботнического залива, осадить Стокгольм и сжечь шведский флот. Государь отправил Аракчеева разобраться во всём на месте, и по прибытии в Або двадцатого февраля тот нашел, что людей для похода достаточно, провианта тоже, пороху и снарядов из Петербурга привезено изрядно, а главный враг тот, кто не исполняет своего дела! "Усердие и твердость русских войск всё преодолеют", — написал он Шувалову в Вазу. А в Улеаборг к Барклаю поскакала депеша: "Государь к 16 марта прибудет в Борго; я уверен, что Вы постараетесь доставить к нему на сейм шведские трофеи".

***

"На марше быть бодру и веселу, уныние свойственно старым бабам, — зачитывали солдатам приказ генерала Кульнева. — По прибытии на Кумлинген — чарка водки, кашица с мясом, щи и ложе из ельнику. Покойная ночь!"