– Произошло наилучшее из возможного, – обратился он ко всем сразу, но прежде всего к Марию Гратидиану. – Не бойся обвинений в неверности, Марк Марий, ты приемный племянник, в тебе меньше марианской крови, чем во мне. Я, хоть и кровный родственник Мария по матери, говорю прямо: изгнание свело его с ума. Это не тот Гай Марий, которого мы знали.
– Что нам делать, Квинт Серторий? – спросил Цинна.
Серторий уставился на него в удивлении:
– То есть как? Ты консул, Луций Цинна! Ты и скажи, не я!
Пунцовый Цинна махнул рукой.
– То, что я консул, не вызывает у меня сомнения, Квинт Серторий! – выпалил он. – Я позвал тебя для того, чтобы спросить, как нам избавиться от бардиеев.
– Понимаю, – медленно проговорил Серторий. Он все еще носил на левом глазу повязку, но глаз уже полностью вытек, и он как будто свыкся со своим увечьем.
– Пока бардиеи не распущены, Рим принадлежит Марию, – сказал Цинна. – Вот только очень сомневаюсь, что они захотят разойтись. Им понравилось держать в страхе огромный город. Они не уймутся только от того, что Гай Марий слег.
– Их можно остановить, – сказал Серторий со зловещей улыбкой. – Я смогу их перебить.
Карбон просиял.
– Отлично! – крикнул он. – Я приведу всех, кто остался за рекой.
– Нет-нет! – в ужасе крикнул Цинна. – Снова бои на римских улицах? Нет, после последних шести дней это невообразимо!
–
– Зачем мне к нему идти? – спросил Цинна, обмирая от одной этой мысли.
– Затем что бардиеи весь остаток дня и всю ночь проведут на улице перед дверями Гая Мария в ожидании новостей.
– Это верно, – согласился Цинна. – Не обессудь, Квинт Серторий, я сейчас неважно соображаю. Что потом?
– Скажешь вожакам, что все бардиеи получат свое жалованье на вилле Публика на Марсовом поле во втором часу дня, – продолжил Серторий, обнажая зубы. – Я буду ждать там со своими людьми. Так ужасу, что сеет Гай Марий, будет положен конец.
Когда Гая Мария принесли домой, Юлия устремила на него взгляд, полный горя и неизмеримого сострадания. Он лежал с закрытыми глазами и не дышал, а хрипел.
– Это конец, – сказала она его ликторам. – Ступайте по домам, добрые слуги народа. Я о нем позабочусь.
Она сама обмыла его, соскребла с его подбородка и щек шестидневную щетину, обрядила с помощью Строфанта в свежую белую тунику и перенесла в его постель. При этом она не пролила ни слезинки.
– Пошли за моим сыном и за всей родней, – обратилась она к управляющему, когда все было готово. – Он еще поживет, но скоро его не станет. – Сидя в кресле у изголовья Гая Мария, она под ужасающий хрип и бульканье наставляла Строфанта, как действовать: подготовить комнаты для гостей и еду в нужном количестве, хорошенько прибраться в доме. Кроме того, Строфанту надлежало привести лучшего мастера похоронных дел.
– Сама я не знаю ни одного! – изумленно молвила она. – За все время нашего с Гаем Марием брака единственным умершим в этом доме был наш маленький второй сын; тогда еще был жив Цезарь-дед, он все взял на себя.
– Может, он еще поправится,
Юлия покачала головой:
– Нет, Строфант, не поправится.
Ее брат Гай Юлий Цезарь, его жена Аврелия, их сын Цезарь-младший и их дочери Лия и Ю-ю пришли в полдень; Марий-младший, успевший довольно далеко отъехать, прибыл уже в темноте. Клавдия, вдова другого брата Юлии, отказалась прийти, но прислала своего младшего сына, еще одного Секста Цезаря, как представителя своей ветви семейства. Брат Мария Марк уже несколько лет как умер, но присутствовал его приемный сын Гратидиан. Пришел великий понтифик Муций Сцевола со второй женой, второй Лицинией; его дочь Муция Терция уже находилась в доме Мария.
Гостей тоже было немало, но гораздо меньше, чем собралось бы месяц назад. Катул Цезарь, Луций Цезарь, Антоний Оратор, Цезарь Страбон, цензор Красс… Их языки уже не могли говорить, глаза – видеть. Луций Цинна появлялся несколько раз; в первый раз он передал извинения Квинта Сертория.
– Сейчас он не может отлучиться из своего легиона.
Юлия понимающе на него взглянула и сказала лишь:
– Передай дорогому Квинту Серторию, что я все понимаю и полностью с ним согласна.
«Эта женщина все понимает!» – подумал Цинна, покрывшись мурашками. Он постарался не задерживаться сверх того времени, которое было необходимо для того, чтобы со стороны могло показаться, что он говорил с Марием.
Члены семьи непрерывно дежурили при умирающем, меняя друг друга. Только Юлия находилась при нем все время, не вставая с кресла. Но когда пришла очередь Цезаря-младшего, он отказался войти.
– Мне запрещено быть рядом с мертвыми, – сказал он с невинным видом.