Битва за Рим

Юлия нарушила молчание, примирительно сказав:

– Думаю, ты совершенно прав, Цезарь-младший. В тринадцать с половиной лет самое разумное – это вкусно есть и упражнять тело. В конце концов, в один прекрасный день Риму может пригодиться твое здоровье и навыки, даже если ты фламин Юпитера. Возьмите хоть беднягу Луция Мерулу. Уверена, он никогда и подумать не мог, что станет консулом. Но пришлось – и стал. При этом никто не отрицал, что он остается фламином Юпитера, и не обвинял его в нечестии.

Как старшей среди женщин Юлии было позволительно высказать собственное мнение – хотя бы потому, что родители мальчика могли воспользоваться мостиком, который она перекинула к их сыну через пролегшую было между ними трещину.

Цезарь-младший уплетал дрожжевой хлеб, яйца, оливки и курятину, пока не насытился и не похлопал себя по набитому животу. Он не был привередлив, и еда не слишком его интересовала, он отлично знал, что обошелся бы без белого хлеба с хрустящей корочкой. Но он предпочитал, чтобы его семья с самого начала поняла, как он относится к своей новой роли и как намерен ее исполнять. Если своими словами он вызвал у тети Юлии и у Мария-младшего чувство вины, тем хуже для них. При всей важности для благополучия Рима фламина Юпитера, Цезарь-младший не хотел этого назначения и в глубине души знал, что Великий Бог уготовил ему иное поприще, а вовсе не подметание храма.

Не будь этого маленького бунта, трапеза вышла бы совсем тоскливой. Многое так и осталось невысказанным, но это было всем только на руку. Возможно, простодушие Цезаря-младшего стало спасительным, потому что отвлекло мысли собравшихся от зверств и безумия Гая Мария.

– Я так рада, что этот день кончился, – сказала Аврелия Цезарю по пути в спальню.

– Не хотелось бы мне, чтобы он повторился! – с чувством подхватил Цезарь.

Прежде чем раздеться, Аврелия, сидя на краю постели, взглянула на мужа. У него был усталый вид – впрочем, как всегда. Сколько ему лет? Скоро сорок пять. Консульство не шло ему в руки, он не Марий и не Сулла. Сейчас, глядя на него, Аврелия поняла вдруг, что консульства ему не видать. Во многом в этом была повинна она сама, и она не скрывала от себя этого. Будь его жена не такой занятой, не такой независимой, он бы в последние десять лет дольше находился дома и заслужил бы репутацию на Форуме. Нет, он не борец. Разве мог он обратиться к безумцу за средствами на серьезную избирательную кампанию? Не мог! И не из-за страха, а из гордости. Теперь деньги стали липкими от крови, и ни один достойный человек не согласится их взять. А ее муж – достойнейший из людей.

– Гай Юлий, – заговорила она, – как нам быть с нашим сыном и с его жреческим статусом? Он его ненавидит!

– И его можно понять, – сказал муж со вздохом. – Однако мне консулом уже не быть. А это значит, что ему стать консулом было бы очень нелегко. Из-за войны в Италии у нас теперь гораздо меньше денег. Ты вправе упрекать меня за покупку по дешевке тысячи югеров земли в Лукании: это было неразумно, слишком далеко до ближайшего города и небезопасно. После того как Гай Норбан в прошлом году вернул луканов из Сицилии, мятежники зарылись в норы в тех местах. У Рима не будет ни времени, ни людей, ни денег, чтобы их выкурить при жизни нашего сына. Поэтому у меня остается только то, что было с самого начала, – шестьсот югеров, приобретенные для меня Гаем Марием близ Бовилл. Этого довольно для задней скамьи в сенате, но не для cursus honorum. Впрочем, ты вправе сказать, что Гай Марий отнял у меня свой подарок: его войска, грабившие в последние месяцы Лаций, не оставили там камня на камне.

– Я знаю, – грустно сказала Аврелия. – Выходит, нашему бедному сыну придется довольствоваться жреческой должностью?

– Боюсь, что да.

– Он так уверен, что Гай Марий сделал это нарочно!

– Здесь я с ним согласен, – сказал Цезарь. – Я побывал на Форуме. Он был ужасно доволен собой!

– Хороша благодарность нашему сыну, столько возившемуся с Гаем Марием, когда того хватил второй удар!

– Гай Марий забыл про всякую благодарность. Страх Цинны – вот что меня напугало. Он сказал мне, что опасность грозит всем, даже Юлии и Марию-младшему. Увидев Мария, я склонен этому верить.

Цезарь разделся, и Аврелия с испугом увидела, что он сильно похудел: теперь у него торчали ребра и таз, ноги искривились и разошлись.

– Гай Юлий, ты здоров? – спросила она в страхе.

Ее вопрос удивил его.

– Думаю, да. Подустал, но не заболел. Меня измотал Аримин. Три года командования Помпея Страбона оставили легионы без пропитания по всей Умбрии, по всему Пицену. Мы с Марком Гратидианом сидели на скудном пайке: кто не может накормить своих людей, сам живет впроголодь. Я почти все время разъезжал взад-вперед в поисках провианта.

– Я буду кормить тебя вкусно и обильно, – сказала она, и ее вытянувшееся лицо озарилось улыбкой, что было теперь большой редкостью. – Хотелось бы мне надеяться, что все наладится! У меня ужасное предчувствие, что все будет только хуже. – Она встала и начала раздеваться.