Битва за Рим

Когда Мария увели, толпа разбилась на кучки и взволнованно загудела; почти никто не уходил дальше таверн по периметру площади. Там Авл Белей, наблюдавший все от начала до конца, стал переходить от группы к группе, не умолкая ни на минуту.

В Минтурнах было несколько общественных рабов, среди которых выделялся один – чрезвычайно расторопный, приобретенный городом у странствующего работорговца двумя годами раньше. С тех пор городу ни разу не пришлось пожалеть об уплаченной за него внушительной сумме – пяти тысячах денариев. Теперь этому парню по имени Бургунд, гиганту-германцу из кимвров, было двадцать лет. Он был на целую голову выше самых высоких мужчин Минтурн, имел могучую мускулатуру и обладал силой, от которой у всех вокруг захватывало дух, – полностью искупавшей отсутствие блестящего ума и душевной тонкости; чего и не приходилось ожидать от малого, попавшего в рабство в шестилетнем возрасте, после сражения при Верцеллах, и с тех пор принужденного к существованию варвара-невольника. Не для него были привилегии и заработки образованных греков, продававшихся в рабство, в надежде хорошо устроиться; Бургунду платили сущую мелочь, жил он в убогой бревенчатой хижине на краю города и полагал, что к нему пожаловала в своей волшебной повозке, влекомой коровами, сама богиня плодородия Нерта, когда его вызывала к себе какая-нибудь горожанка, любопытствовавшая, каков из этого гиганта-варвара любовник. Бургунда никогда не посещала мысль о бегстве, да и участь свою он не считал несчастливой; напротив, он припеваючи прожил в Минтурнах эти два года, чувствуя свою важность, – ведь его здесь ценили. Ему давали понять, что со временем его жалованье вырастет, ему позволят жениться и завести детей. А если он продолжит усердно трудиться, то его детям даруют свободу.

Другие общественные рабы занимались прополкой, уборкой, малярничали и выполняли прочие нехитрые обязанности, тогда как на долю Бургунда выпадал тяжкий труд, требовавший большой силы. Он прочищал после наводнений забитые дренажные канавы и стоки Минтурн, оттаскивал облепленные мухами туши крупных животных, издохших в общественном месте, рубил деревья, представлявшие опасность, отлавливал бродячих собак, рыл в одиночку рвы. Подобно всем великанам, германец был смирным и понятливым, сознавал свою силу и не нуждался в том, чтобы ее доказывать; понимал он и то, что если играючи отвесит кому-нибудь оплеуху, то бедняга, чего доброго, помрет. Поэтому он приобрел привычку аккуратного обращения с пьяными моряками и с чрезмерно агрессивными человечками, вздумавшими его взнуздать, за это он был вознагражден несколькими шрамами и репутацией безобидного добряка.

Принужденные к незавидной обязанности казнить Гая Мария и полные решимости исполнить свой долг по возможности по-римски (понимая притом, что не заслужат этим любви горожан), магистраты тут же послали за Бургундом, мастером на все руки.

Тот, не подозревая, какие события разыгрались в Минтурнах, знай себе собирал в кучи огромные камни близ Аппиевой дороги, готовясь к ремонту городских стен. Окликнутый другим рабом, он зашагал к форуму своим широким, обманчиво неторопливым шагом; рабу-посыльному приходилось то и дело переходить на бег, чтобы от него не отстать.

Старший магистрат ждал за форумом, в проулке рядом с залом собраний и с храмом Юпитера Всеблагого Всесильного; чтобы толпа на форуме не узнала о происходящем и не взбунтовалась, с казнью нельзя было тянуть.

– Ага, Бургунд, как раз тот, кто мне нужен! – вскричал дуумвир (чей коллега, обладавший меньшим влиянием, куда-то загадочным образом подевался). – В подвале сидит пленник. – Он отвернулся и бросил через плечо делано – безразличным тоном: – Задуши его. Он изменник, приговоренный к смерти.

Германец постоял неподвижно, потом поднял свои огромные ладони и уставился на них; никогда еще ему не приказывали убить человека. Убить вот этими руками. Это было бы для него так же просто, как для любого другого свернуть шею цыпленку. То, что он обязан повиноваться, не вызывало сомнения; но ощущение благополучия, с которым он жил все это время в Минтурнах, внезапно пропало, унесенное ветром одиночества. Его превращали в городского палача, точно так же, как прежде ему поручали дела, за которые не взялся бы никто другой. Его синие глаза, обычно безмятежные, в ужасе уставились на храм Юпитера Всеблагого Всесильного, за которым шумел форум. Внизу, под храмом, находился узник, которого ему приказывали задушить. Не иначе важная птица. Один из вождей италиков в войне?