Битва за Рим

– Никто из нас ничего о нем не знает, о, повелитель, кроме того, что в прошлом году он был в городе Риме главным судьей, а до того – легатом при нескольких прославленных римских полководцах: вместе с Гаем Марием воевал в Африке против царя Югурты, вместе с Квинтом Лутацием Катулом Цезарем сражался в Италийской Галлии против германцев, вместе с Титом Дидием в Испании – против местных дикарей, – отвечал Гордий, произнося все имена, кроме имени Гая Мария, таким тоном, будто они значили для него очень мало или вовсе ничего.

Для Митридата они тоже были пустым звуком. В который уже раз понтийский царь пожалел, что недостаточно осведомлен в географии и истории. Расширять царю горизонты выпало Архелаю.

– Этот Луций Корнелий Сулла – не Гай Марий, – задумчиво молвил Архелай, – но опыта ему не занимать, и мы не должны недооценивать его только потому, что не знаем его имени. Став римским сенатором, он бо́льшую часть времени проводил в римской армии, хотя мне неведомо, командовал ли он когда-либо армией на поле боя.

– Его имя – Корнелий, – изрек царь, раздувая грудь. – Но Сципион ли он? Как понимать его имя «Сулла»?

– Нет, он не Сципион, всемогущий государь, – ответствовал Архелай. – Однако он из патрициев Корнелиев, а не из тех, кого римляне называют «новыми людьми», то есть «никем». Говорят, он трудный человек.

– Трудный?

Архелай сглотнул; он уже высказал все, что знал, и мог только гадать, что под этим подразумевалось.

– Он непростой переговорщик, мой властелин, – предположил он. – Не желает ни с кем считаться.

Происходило это во дворце в Синопе, которую царь любил в любое время года, но особенно зимой. Уже не первый год царил мир, жизни родичей и придворных ничто не угрожало, дочь Гордия Низа оказалась такой хорошей супругой, что ее папаша после вмешательства Тиграна удостоился каппадокийского трона, у самого царя подрастал целый выводок сыновей, владения Понтийского царства на берегах Эвксинского моря к северу и к востоку процветали.

Приезд Гая Мария уже успел позабыться, и понтийский царь снова обращал свой взор на юг и на запад; его уловка с Тиграном в Каппадокии сработала, и там по-прежнему, несмотря на визит Скавра, царствовал Гордий. Все, чего добился тем визитом Рим, – вывод из Каппадокии армянской армии – изначально входило в намерения и самого Митридата. Но теперь наконец-то он мог замахнуться и на Вифинию, ибо годом раньше Сократ униженно молил об убежище в Понте и проявлял такую безоговорочную верность, что царь решил посулить ему вифинский трон, прежде чем вторгнуться туда. Вторжение Митридат намечал на весну: предполагался стремительный рывок на юг, который застал бы царя Никомеда III врасплох.

Известия, сообщенные Гордием, заставляли Митридата повременить; стоит ли идти на риск и завоевывать Вифинию или хотя бы сажать на тамошний трон Сократа, когда поблизости обретался уже не один, а целых два римских наместника? Четыре легиона в Киликии! Поговаривали, что четырех римских легионов хватит, чтобы покорить весь мир. Допустим, речь идет о киликийских ауксилариях, а не о римских солдатах, но киликийцы воинственны и горды – не будь они таковыми, Сирия, пускай и ослабленная, оставалась бы и ныне владычицей мира. В четырех легионах насчитывалось примерно двадцать тысяч воинов. Что ж, Понт мог выставить двести тысяч. Численность несопоставима, однако… Каков этот Луций Корнелий Сулла? О Гае Сентии и его легате Квинте Бруттие Суре тоже никто не слыхивал, тем не менее эти двое орудовали на македонской границе, от Иллирика на западе до Геллеспонта на востоке, развивая победоносную кампанию и обращая в бегство кельтов и фракийцев. Теперь никто уже не мог с уверенностью утверждать, что римляне не посягнут на придунайские земли; это тревожило Митридата, подумывавшего о том, чтобы двинуться с западного берега Понта Эвксинского дальше, на Дунай. Мысль об угрозе столкнуться там с римлянами была крайне неприятной.