Битва за Рим

Так кто он, Луций Корнелий Сулла? Еще один римский военачальник калибра Сентия? Почему в Киликию отрядили именно его, а не Гая Мария и не Катула Цезаря – полководцев, громивших германцев? Один из них, Марий, приплывал в Каппадокию в одиночку, безоружный, и вел речи о том, что, вернувшись в Рим, он продолжит следить за происходящим в Понте. Так почему теперь в Киликию прислали не Гая Мария? Почему этого неизвестного, Луция Корнелия Суллу? Рим вовсе не оскудел блестящими полководцами. Что, если Сулла затмит самого Мария? При всей многочисленности своих армий похвастаться талантливыми полководцами Понт не мог. После победы над варварами на севере Эвксинского моря Архелаю не терпелось попытать счастья в боях с более грозными врагами. Однако Архелай приходился ему двоюродным братом, в его жилах текла царская кровь, что превращало его в потенциального соперника. То же самое относилось к его брату Неоптолему и к его кузену Леониппу. Что до царских сыновей, то какой царь уверен в своих сыновьях? Их матери, жадные до власти, представляли потенциальную угрозу; то же самое будет относиться и к детям, когда они достигнут возраста, в котором смогут по собственной воле притязать на отцовский трон…

Вот если бы он сам обладал полководческим даром! С такими мыслями царь Митридат задумчиво скользил виноградно-зелеными крапчатыми глазами по лицам своих приближенных. Увы, ему не досталось воинского таланта его предка Геракла. Но так ли это? Если разобраться, то Геракл тоже не был полководцем: он сражался в одиночку, разя львов и медведей, царей-узурпаторов, богов и богинь, псов из подземелий и всевозможных чудовищ. Вот бы и Митридату таких противников! Во времена Геракла в полководцах еще не было нужды: воины собирались в отряды и рубились с отрядами других воинов, спрыгивая с колесниц, одолевавших любые кручи, и вступая в победные рукопашные единоборства. В такую войну сам царь ввязался бы с превеликой охотой. Но те дни давно миновали, колесницы развалились. Настала эпоха больших армий и военачальников-полубогов, сидящих или стоящих на возвышении над полем боя, указывающих и отдающих приказы, задумчиво кусающих палец и не сводящих взор с того, что происходит внизу. Казалось, что интуиция подсказывает полководцам, где намечается прорыв или отход, где неприятель собирается броситься в атаку; уж не рождаются ли они на свет сразу со знанием фланговых маневров, правил осады, артиллерии, подкреплений, войсковых частей, базирования и воинских званий – всего того, что было непостижимо для Митридата, не имевшего к этому ни таланта, ни интереса.

Пока его невидящий взор пробегал по лицам подданных, те наблюдали за царем зорче ястребов, выслеживающих с высоты прячущуюся в траве мышь, хотя чувствовали себя при этом вовсе не ястребами, а мышами. Царь восседал перед ними на троне из чистого золота, усеянном несчетными жемчужинами и рубинами, облаченный (военный совет как-никак) в львиную шкуру и в тончайшую кольчугу из позолоченных колец. Царь слепил подданных блеском своего величия, вселял ужас в их сердца. С ним никто не мог тягаться, никто не был защищен от царского гнева. Он был безоговорочным властелином, в душе которого уживались трус и храбрец, хвастун и подхалим, спаситель и погубитель. В Риме никто не поверил бы ему, все подняли бы его на смех. В Синопе все ему верили, и всем было не до смеха.

Наконец царь заговорил:

– Кем бы ни был этот Луций Корнелий Сулла, римляне прислали его одного, без армии, и он вынужден набирать солдат в чужой земле, из незнакомых ему людей. Из этого я должен заключить, что Луций Корнелий Сулла – достойный соперник. – Он устремил взгляд на Гордия. – Сколько своих солдат направил я осенью в твое царство Каппадокия?

– Пятьдесят тысяч, великий государь, – ответил Гордий.

– В начале весны я сам приду в Евсевию-Мазаку еще с пятьюдесятью тысячами. Моим военачальником будет Неоптолем. Ты, Архелай, пойдешь с пятьюдесятью тысячами копий в Галатию и встанешь там, на западной границе, на тот случай, если римляне надумают вторгнуться в Понт с двух сторон. Моя царица будет править из Амасии, но ее сыновья останутся здесь, в Синопе, под охраной, как заложники, обеспечивающие ее покорность. Если она замыслит измену, все ее сыновья будут тотчас казнены, – изрек царь Митридат.

– У моей дочери и близко нет таких мыслей! – в ужасе вскричал Гордий. Он уже опасался, как бы какая-нибудь из младших жен царя не задумала предательство, отчего его внуки погибнут еще до того, как будет установлена истина.

– У меня нет причин ее подозревать, – молвил царь. – Но я вынужден принимать меры предосторожности. Когда я покидаю свои земли, детей всех моих жен развозят по разным городам и все время моего отсутствия держат под наблюдением, дабы каждая из жен вела себя смирно. Женщины – странные создания, – задумчиво продолжил царь. – Дети им всегда дороже собственной жизни.

– Стоит остерегаться той, которая в этом отличается от остальных, – раздался высокий жеманный голосок, странный в устах такого толстяка.