Битва за Рим

Ливия Друза умерла в тот день, когда Катону-младшему исполнилось два месяца. В некотором смысле это была безмятежная кончина, ибо, зная о приближающейся смерти, она делала все, что было в ее убывающих силах, чтобы ее уход не стал трагедией для тех, кого она оставляла. Присутствие матери стало для нее огромным утешением, так как она знала, что ее дети будут расти окруженные любовью и заботой. Черпая у Корнелии силы (та не давала Сервилии попадаться на глаза матери), она смирилась с неминуемой кончиной и больше не думала о проклятии и сглазе. Куда важнее была судьба обреченных на жизнь.

Она непрестанно осыпала Катона Салониана словами любви и утешения, поручениями и пожеланиями. Его лицо она видела перед собой в последние минуты, его руку она сжимала из последних сил, его любовью успокаивалась навеки ее душа. Не забыла она проститься и с братом Друзом, которому также адресовала слова любви и ободрения. Из детей она захотела взглянуть перед смертью только на маленького Цепиона.

– Позаботься о своем братике Катоне, – прошептала она и поцеловала мальчугана пылающими губами.

– Позаботься о моих детях, – попросила она напоследок мать.

Катону же Салониану она сказала:

– Я не знала, что Пенелопа умерла прежде Одиссея.

Это были ее последние слова.

Часть третья

Сулла не обладал судейским опытом и почти не знал римского права, однако же должность городского претора пришлась ему по нраву. Во-первых, ему было присуще здравомыслие; во-вторых, он окружил себя хорошими помощниками, у которых не стеснялся спрашивать совета; а главное, его склад ума как будто был создан для этой работы. В глубине души он больше всего радовался независимости своего положения: ведь ему больше не приходилось смотреть Гаю Марию в рот! Наконец-то он приобретал известность сам, как самостоятельный и влиятельный человек. Количество его клиентов, прежде скромное, росло, его привычка всюду брать с собой сына вызывала одобрение; Сулла поклялся, что обеспечит сыну все мыслимые преимущества, в том числе раннюю карьеру в судах и толковых командиров в армии.

Паренек не только был наделен внешностью Цезарей, но унаследовал свойственное ветви Юлиев умение располагать к себе, легко заводил друзей и дорожил теми, с кем сходился; так что впечатление, которое он производил, не было обманчивым. На первом месте среди его друзей стоял тощий юнец с огромной головой по имени Марк Туллий Цицерон. Как ни странно, родом он был из Арпина, родного города Гая Мария; его дед приходился свояком брату Гая Мария – Марку: оба были женаты на сестрах Гратидиях. Все это Сулле не пришлось выспрашивать, потому что, когда Сулла-младший привел Цицерона домой, тот обрушил на отца друга горы всевозможных сведений; Цицерон был весьма словоохотлив.

Необходимости задавать вопрос, что́ мальчик из Арпина делает в Риме, тоже не возникло: Марк Туллий все рассказал сам.

– Мой отец – хороший друг Марка Эмилия Скавра, принцепса сената, – важно объяснял Цицерон, – а также хороший друг Квинта Муция Сцеволы Авгура. А еще он – клиент Луция Лициния Красса Оратора! Поэтому, поняв, что я слишком одарен и умен для Арпина, отец переселил нас в Рим. Это было в прошлом году. У нас хороший дом в Каринах, рядом с храмом Теллус. По другую сторону храма живет Публий Рутилий Руф. Мои учителя – Квинт Муций Авгур и Луций Красс Оратор, хотя больше – Луций Красс Оратор, ибо Квинт Муций Авгур очень стар. Конечно, раньше мы каждый год приезжали в Рим, и я начал учиться на Форуме, когда мне было всего восемь лет. Мы не деревенщины, Луций Корнелий! Мы сильно превосходим знатностью Гая Мария!

Сулла, от души забавляясь, сидел и слушал тринадцатилетнего болтуна, гадая про себя, когда случится неизбежное: тонкий стебелек шейки не выдержит эту огромную голову-тыкву, и она, оторвавшись, покатится по полу, не переставая тараторить. Голова опасно болталась вправо-влево и взад-вперед, заметно отягощая своего владельца.

– Знаете ли вы, – простодушно вопрошал Цицерон, – что на мои упражнения по риторике сбегаются слушатели? Наставники не могут выдвинуть ни одного довода, которого я не сумел бы опровергнуть!

– Раз так, то ты, видно, задумываешься о карьере адвоката? – успел ввернуть Сулла, перебив говоруна.

– О, разумеется! Но не как великий Акулеон: происхождение позволяет мне стать консулом! Но сначала, естественно, сенат. Меня ждет большая карьера, все так говорят! – Цицерон гордо вскинул голову. – Как свидетельствует мой опыт, Луций Корнелий, непосредственное общение с избирателями гораздо полезнее службы в старушке-армии.

Восхищенно глядя на него, Сулла негромко проговорил:

– Я достиг своего положения на натруженном горбу этой старушки, Марк Туллий. Карьеру законодателя не сделал, и все же я – городской претор.

Цицерон отмахнулся от этого возражения:

– Да, но у тебя не было моих преимуществ, Луций Корнелий. Вот увидишь, я стану претором уже на сороковом году.

Сулла не стал спорить.

– Не сомневаюсь, что так и будет, Марк Туллий.