Ранальд обернулся к жене. Лорен немного расслабилась, былое напряжение отступило, и она улыбалась всем этим людям. Она хорошо знала их всех, каждого называла по имени и была в курсе сердечных привязанностей многих из воинов гарнизона. И Ранальду вдруг подумалось, что его люди знают его жену гораздо лучше, чем он сам. Они доверяют ей, а она доверяет им. Только он один как будто чужой для нее здесь, хотя они не один раз уже делили постель и она родила ему сына. Как же это получается? И в чем причина? Противный внутренний голос убежденно заявлял, что именно он сам и есть главный виновник, больше пенять не на кого. И никто, кроме него самого, исправить это положение не может. К Лорен претензий нет. Она хорошая хозяйка и вежливая, послушная жена. Слово «вежливая» Ранальду отчего-то не понравилось. Он предпочел бы определение «нежная» или даже «любящая». Но для этого, по-видимому, нужно было сделать какие-то шаги со своей стороны. Какие?
Мюррей поднял свою чашу. Мужчины затихли.
– Я буду рад, если Господь наградит моего сына такой же прекрасной женой, как у меня, – проговорил он. – Мне действительно повезло, и я глубоко благодарен нашему королю Эдуарду за такой бесценный дар.
Ранальд повернулся к Лорен и улыбнулся ей, сверкнув синими глазами.
– За тебя, дорогая жена, – добавил он и, наклонившись, поцеловал ее в пахнущие элем губы, быстро, но крепко.
В зале поднялся шум.
– За нашу госпожу! – слышалось с разных сторон. – За леди Лорен!
Лорен покраснела и смущенно опустила глаза. Но не крики воинов привели ее в смятение, а короткое прикосновение волевых губ мужа, оказавшихся на удивление мягкими и нежными. И ее захлестнула волна непреодолимого желания еще раз прижаться к ним. Хоть раз, пусть ненадолго.
Женщина тряхнула головой и поднялась. В руке ее была чаша, и десятки глаз устремились на нее. Она явно нацелилась на что-то, что не вписывалось в общепринятые правила. Ранальд взглянул на нее с интересом.
– Я хочу поблагодарить вас всех за добрые слова, – сказала она, преодолев смущение. – А своего супруга за подаренного мне сына. Это дорогой подарок.
Лорен повернулась к мужу.
– Благодарю тебя, господин мой, – произнесла она чуть дрожащим голосом и, склонившись к нему, на мгновение приникла к его губам.
Зал взорвался веселыми криками, мужчины стучали кружками по столу и сверкали озорными глазами. А Ранальду вдруг не хватило воздуха, чтобы как следует вздохнуть. Теперь уже он смущенно улыбнулся и тут же произнес что-то шутливое. Однако на губах остался след от ее нежного поцелуя. Дальнейшее течение пира вдруг потеряло для него интерес. Захотелось в уединение опочивальни, где они останутся только вдвоем. Однако пришлось запастись терпением.
Праздничное застолье наконец закончилось, и супруги удалились в свои покои. Лорен, растроганная и взволнованная, быстро сняла с себя одежду и юркнула под одеяло, натянув его до самого подбородка. Ранальд же не спешил. Медленно и как бы лениво он снял свою котту, стянул сапоги, чулки, потом штаны. Чуть погодя скинул и рубаху. Оставшись нагишом, он помедлил немного, поворошил дрова в очаге и только после этого направился к кровати. Лег на спину, полежал немного и, как будто собравшись с силами, повернулся к жене. Приподнявшись на локте, наклонился и припал к ее нежным губам. Поцелуй был глубоким и долгим и становился все более страстным. Лорен потеряла способность дышать – от нехватки воздуха или от небывалого наслаждения, она не знала, от чего сильнее. Потом Ранальд глубоко вздохнул, накрыл ее своим телом и вошел в нее. Он был нежен и не торопился. Лорен плыла на волнах блаженства, то взмывая ввысь, то вновь возвращаясь на землю. Когда все кончилось, Ранальд еще раз поцеловал ее, теперь намного мягче и ласковее, потом отвернулся и затих.
Она не знала, спит ли он, но ничего не говорила и не шевелилась, чтобы не спугнуть возникшую между ними близость. Спустя несколько минут она уснула, довольная и счастливая. Муж по-прежнему не проявлял глубоких чувств, но она понимала, что теперь была для него не просто женщиной, одной из многих, она стала ему настоящей женой. Это уже кое-что. Во всяком случае, не холодное равнодушие.