Битва за Балтику

Сам Слизов на разъездном каике «Ловкий», которым командовал его сын Сашка, выдвинулся вперед своей боевой линии и оглядел шведский флот. Издали канонерские лодки под своими косыми парусами напоминали стаю гигантских бабочек, летящих куда-то над морем, и смотрятся очень красиво. Но сейчас от их красоты было жутковато, уж больно большой была стая этих белокрылых бабочек.

В подзорную трубу капитан бригадного ранга узрел на мачте яхты и королевский штандарт, о котором ему говорил Тучков.

– Думал ли я, сын отставного матроса, что когда-то буду на равных биться с королями! Хорош, же я буду после этого, если не заставлю его уважать себя! – говорил, вернувшись из разведки Слизов, попивая чаек в компании со своим денщиком Митрофаном, с которым когда-то в молодости вместе начинали матросами.

– И задай ему, Борисыч! Задай аспиду проклятущему! – кивал головой Митрофан, чай с блюдца с чувством вдувая. – Уж больно он, король энтот, задаваться нонче стал!

Результаты разведки были не радостными, ибо стало очевидным – против маленького отряда выступил весь шведский гребной флот. Теперь надо было думать прежде всего об обороне. По приказу Слизова прамы и турума передвинулись несколько ближе к берегу, чтобы могли поддерживать друг друга перекрестным огнем. Чтобы иметь возможность быстро перемещаться вдоль линии, Слизов оставил свой брейд-вымпел на «Ловком» и занял позицию в центре своей боевой линии. Вечером 3 мая на «Ловкий» съехались все командиры судов. Слизов выступил с речью. Эта речь достойна того, чтобы ее процитировать:

«Если бы мы остались защищать Фридрихсгамскую гавань, то мы отдавали бы неприятелю три самые большие судна из нашей эскадры. Оставить их без отпора неприятелю, мы по военным законам и по совести не имеем права, а потому нам необходимо, сколько сил будет, сражаться здесь на позиции. Если бы даже мы решились, как трусы, укрываться с канонерскими лодками, под пушками у крепости, то нам известно, что в Фридрихсгаме гарнизона только и есть, что больные и старые. Нам всем точно так же пришлось бы сражаться на крепости, а суда свои потерять без всякого сражения в гавани или за гаванью. Теперь нам делать больше нечего, как воспользоваться тем, что мы усилены нашими тремя большими судами, и сражаться. Если победим, то за нами слава и награды, а по обязанности должны биться даже и на смерть, чтобы не стыдно было воротиться назад и тому, кто останется в живых».

Слова Слизова осталась в записях современников. Речь любимого командира была воспринята всеми единодушно и увлеченно. Старшие из капитанов командир турумы капитан-лейтенант Клокачев (сын героя Чесмы и основателя Севастополя) и командир прама «Барс» лейтенант Платон Гамалея (будущий выдающийся ученый и педагог), выхватив из ножен шпаги, кричали «Виват, Екатерина!» Вместе с ними кричали и остальные.

После этого общим голосом и на честном слове командиры положили: судов своих шведам не сдавать и флагов не спускать под опасением бесчестия, в случае же невозможности держаться из-за разбитых пушек и недостатка ядер судна ломать, а людей спасать, командирам же уходить последними, суда ломая и поджигая.

Сидя на палубе, матросы переживали, что решат господа-офицеры. Наконец из каюты, где сидели капитаны, выскочил вестовой за самоваром.

– Ну, что там? – набросились все на него. – Чего они «виват» там кричали?

– Ахвицеры хотят насмерть драться со шведом! – сообщил, делая круглые глаза, вестовой. – Все как один!

– Ну, слава тебе Господи! – крестились матросы, почти все из крестьян-водоходцев. – И правильно решили, чего нам бегать-то от свеев! Пущай они от нас бегают!

– Что там у вас? – кричали уже с соседних канонерок да каиков в нетерпении.

– Драться насмерть станем! – кричали им в ответ.

– Драться насмерть! Драться насмерть! – неслось от судна к судну по всей линии.

Сидящие у весел турки, которым тоже кое-как знаками объяснили, что завтра будет «секим-башка», тоже радовались как дети и хлопали друг дружку по спинам.

Когда офицеры еще только покидали «Ловкий», весь отряд до последнего юнги уже знал, что завтрашний день будет для всех решающим, а для многих, может быть, и последним.

Что касается Тучкова, то он остаток дня занимался загрузкой пушек, ядер и сколачиванием команд. Пороха он почти не нашел. Каждая его пушка могла сделать всего по полтора десятка выстрелов. Для серьезного боя это просто чих. Расставив свои лодки на позиции, Тучков перебрался на трофейную туруму, с которой было легче руководить его «москитным флотом».

Ночь была холодная и мрачная, с мелким дождем.

* * *