Битва за Балтику

В четыре утра сигнал поднят на мачте, и наша линия взорвалась единым залпом с перекатами. Сразу же завязывается ожесточенный бой на самой малой дистанции. До шведских судов так близко, что видны перекошенные в злобе лица, слышны слова команд, брань и крики раненых.

Ожесточенная канонада была слышна на песчаной косе Кронштадта, и там гадали, кто с кем и где дерется.

Наши суда вступили в бой, но вскоре залпы с нашей стороны стали раздаваться все реже и реже. Порох подходил к концу.

Из воспоминаний С. Тучкова: «В сие время бригадир, подъехав к фрегату, на котором я находился, закричал: “Господин капитан Т.! Фланг ваш приходит в смятение!” И, призвав меня на борт, сказал потихоньку: “Есть ли у вас какой-нибудь ялик?” “Есть!” – отвечал я ему. – “Итак, – продолжал он, – сядьте на оный и осмотрите лодки ваши; если они подлинно не имеют больше зарядов, то прикажите им ретироваться и при том стараться посадить все лодки на мель, подводные камни, прорубить дны и зажигать; а людям спасаться кто как может, сами же поспешайте в крепость”. Едва успел я подъехать к трем или четырем лодкам, как весь правый фланг начал отступать…, равно как и левый. Не дождавшись еще моего повеления, бросились все к мелям и подводным камням. Шведы пустили множество гребных судов в погоню за людьми, спасающихся на мелких лодках, досках, веслах и вплавь. К счастью, погода была весьма тихая. За неимением достаточного количества людей находились на ялике моем гребцами два молодых унтер-офицера моей роты и один финн. Тамошний житель, на руле. Посреди града ядер и картечи устремился я к крепости; но один их моих гребцов был оглушен летящим ядром, которое сбросило с головы его каску; хотя без большого вреда упал он в лодку, но так побледнел, что не мог больше действовать веслом. Я принужден был занять его место. Тут скоро увидел я, что за мной гонится большая неприятельская шлюпка. Я велел держать на мель, примыкающую к левому берегу залива. Ялик мой еще плыл, как шлюпка неприятельская, требующая большей воды, нежели оный, в довольном от меня расстоянии села на мель. Скоро потом тоже случилось и с нами, и мы бросились в воду, бредя иногда по пояс, а иногда и по самое горло в воде. Таким образом добрались мы до берега, но оный отделен был от крепости довольно глубокой рекой… Зная о сем, пошел я к мосту. Но нашел его сожженным. Несколько мастеровых людей и одна женщина, жена погибшего на моих глазах морского офицера, присоединились ко мне. И мы пошли все в лес искать дороги в крепость. Открыв оную с одного возвышения, прибыли туда в великом изнурении».

Из хроники сражения: «Три часа сряду продолжается самый упорный бой. Наши выстрелы попадают метко; в начале 8 часа правое неприятельское крыло у мыса Сурнеми начало отступление и на наших судах с левого фланга раздалось “ура”. Левое неприятельское крыло точно так же приведено в замешательство. Но это было ненадолго, выстрелы наши скоро стали редеть… У нас недостает снарядов, дым начинает прочищаться и неприятельские суда с нашего правого фланга это видят и снова идет в атаку. Нам начинает грозить опасность быть обойденными с правого, западного фланга. И Слизов объявляет отступление. Тогда суда наши достреливают свои боевые выстрелы по неприятелю и продолжают по приказанию Слизова производить пальбу холостыми зарядами, для того чтобы в дыму прикрыть свою ретираду. Большим нашим судам отдано приказание спасать людей. Из малых судов некоторые были прострелены и начали тонуть, а потому соседним с ними поручено снимать с них команды. Затем вся наша линия, пользуясь густой дымовой завесой и слабым наступлением правого фланга шведов, сдается на шпрингах назад, выкидывает весла и начинает отступление. Данное обещание было в точности исполнено. До самой последней минуты на всех судах нашей флотилии развевались наши флаги, и ни один не был спущен».

Из-за сильного пушечного огня и обхода отряда Гельмштерна русская флотилия, дабы не попасть в окружение, подалась назад. На отходе одна из галер села на мель и сразу же была захвачена шведами. Оба наших артиллерийских прама, после того как кончился порох и ядра, были подожжены и оставлены командами. Чтобы лучше горели, в трюмы клали брандскугели, обмотанные просмоленными снастями. Бывшие на них янычары, покидая горящие прамы, взяли с собой только медный котел, а водоходцы – свои тощие котомки. Офицеры, по не писаному кодексу чести, только кортики и шпаги. Платон Гамалея, перед тем как последним спрыгнуть в шлюпку, поцеловал развевающийся Андреевский флаг.

При отходе шведы захватили в плен восемь офицеров, все командиры разбитых судов. Верные своему офицерскому слову, все они отправили команды со своих разбитых кораблей, а сами уже не успели уйти. История не оставила нам имен этих мальчишек мичманов, а жаль, они достойны памяти потомков.