Битва цивилизаций: секрет победы

В начале VIII в. до н. э. придворным историографом Ши Чжоу был составлен список иероглифов, но сколько знаков в нем было, неизвестно.

Как видим, чем дальше в глубь веков, тем меньше использовалось иероглифов. Духовное и умственное развитие китайцев весьма зримо выражается в росте и усложнении иероглифического письма, поспевавшего за мыслью. Конечно, разница между 3300 и 87019 знаками очень велика, пусть даже эти нормативы разделяют две тысячи лет, в течение которых имели хождение десятки тысяч иероглифов, непрерывно изменявшихся, появлявшихся и исчезавших со своей эпохой. Но возьмем хотя бы словарь Гу Евана 543 года как наиболее близкий по времени к началу китайского книгопечатания. Возможно ли себе представить наборную кассу, в которой 17 тысяч ячеек для различных иероглифов, каждый из которых должен находиться в своей ячейке в десятках экземпляров?!

Нет, такое никак нельзя даже вообразить, такой наборной кассы быть не может, ей нельзя было бы пользоваться, да и печатника такой квалификации сроду бы не воспитать. Напомню, что букварь третьей, самой высокой, сложности, так называемый «Канон тысячи иероглифов», содержал именно одну тысячу иероглифов, должных быть выученными учениками старших классов, всего, — а тут такое количество!

Особо следует подчеркнуть, что начертание многих иероглифов вовсе не просто. Тут небрежной почеркушкой не отделаешься. Правда, несколько самых древних и простых иероглифов имеют всего лишь по одной черте. Зато иероглиф с наибольшим количеством черт содержит в своем начертании 3 иероглифа лун «дракон» плюс 3 иероглифа юнь «облако». В итоге иероглиф состоит из 84 черт (!) и означает «вид дракона в полёте». Второе место по сложности занимает иероглиф чжэ («многословный»), имеющий 64 черты. Третий — бэн («звук грома») — имеет 52 черты.

Легко ли, представьте себе, изготовить (вырезать матрицы и отлить) соответствующие литеры?!

Перед создателями и практиками китайского книгопечатания вставала нелегкая дилемма. Продолжать изготавливать ксилографические книги — значит смириться с небольшими тиражами, с неизбежным отставанием по скорости и широте распространения информации, замыканием ее в относительно узком кругу. Перейти на алфавитное письмо и подвижный набор — значит пожертвовать множеством дополнительных смыслов, упустить глубину и утонченность мысли, ее нюансов, оттенков, изысков. В конечном счете — упустить самую душу текста. Ведь смысловая емкость иероглифа несопоставимо выше емкости отдельной буквы и даже слова.

Корейцы пошли именно этим путем: упростили свою письменность, перешли на алфавит — и получили возможность печатать книги набором. Но это им вышло боком: в итоге они упростили собственное мышление — вот и не создали ни в культуре, ни в научно-технической сфере ничего сопоставимого с китайским вкладом. (Будучи, бесспорно, талантливым и трудолюбивым народом.) Китайцы, несомненно, прочувствовали и осознали этот урок.

Есть и еще одно обстоятельство. Алфавит передает фонемы. Слово, состоящее из определенных букв, нельзя прочесть двояким манером. Алфавитом можно набрать любое слово, независимо от того, знает ли его наборщик, независимо от нюансов смысла, которые данное слово несет. Не то иероглиф: он единственный и незаменимый для передачи конкретного факта, явления, понятия, чувства и т. д. Если его нет в наборной кассе, этого ничем не исправишь: нюанс, несомый именно данным иероглифом, пропадет, передача тонких смыслов пострадает непоправимо.

Но главное: в Китае испокон веку существовало большое количество диалектов с различной фонетикой (помимо всего прочего, китайский язык — тоновой; одно и то же слово, прочитанное с повышением или понижением тона, будет иметь разные смыслы). А вот грамматика и лексика у китайцев в разных регионах примерно одинаковы. Только в наши дни китайское правительство озаботилось унификацией произношения во всем Китае, внедрением языкового стандарта — путунхуа. Но даже и сегодня фонемное (алфавитное) письмо сделало бы текст для различных диалектов разносмысловым, а то и вовсе непонятным. Иероглифы снимали эту проблему.

Конечно, в стране было множество читателей, для примитивных потребностей которых хватило бы и 500 знаков, но уважающий себя китайский интеллигент, творец культуры, философ и писатель, должен был знать именно десятки тысяч, чтобы выдержать квалификационный тест. Он не мог уронить себя и достоинство своей профессии, он не мог изъясняться примитивно, объективная ценность его трудов зависела от изощренности мысли — и, соответственно, языка и письма. Для всех китайских мудрецов вечным и непреложным был завет Конфуция: «Если слова выражают то, что нужно, этого достаточно». Они буквально жили его предписанием: «Если имена не исправлены, то речь не стройна, а если речь не стройна, то и в делах нет успеха».