Битва цивилизаций: секрет победы

Многие ученые мусульманского мира настаивают на божественном происхождении арабского языка, утверждая, что именно на нем говорил сам первый человек Адам. Правда, другие полагают, что во всем великолепии этот язык был открыт Аллахом лишь пророку Мухаммеду. Ну, а третьи считают арабский — семитскую ветвь афразийской семьи языков — плодом творчества великих мудрецов, благодетелей человечества.

Теория божественного происхождения языка отразилась и во взгляде на каллиграфию — искусство почерка — как на божественный дар, упражняться в котором были обязаны даже халифы и султаны.

Особое место каллиграфии в системе искусств мусульманского Востока обсуловлено еще и тем, что изображение людей и животных было под строгим запретом как проявление идолопоклонства, несовместимого с исламом. (Перешагнуть через этот запрет удалось только шиитам, персам в первую очередь, у которых традиции изобразительного искуства были слишком развиты, чтобы их оборвать без особо веских оснований.) В результате весь цвет эстетических помыслов исламских художников сосредотачивался либо на орнаментике, преимущественно растительного или геометрического характера, — либо на каллиграфии. Тот, кто хоть однажды держал в руках средневековые рукописные книги, изготовленные в Сирии, Египте, Ираке, Персии и т. д., никогда не забудет их ослепительного, сверкающего великолепия, сравнимого только с самым изощренным и фантазийным ювелирным творчеством. В любом мусульманском центре, будь то Каир, Багдад, Тегеран, Стамбул и т. д. лучшие музейные площади по заслугам отведены сегодня под демонстрацию невероятно красивых рукописей, а стамбульский Музей каллиграфии целиком посвящен этому бесподобному искусству.

Будучи центром бумагоделания всего западного полушария, исламский мир мог себе позволить не экономить бумагу, оставляя роскошные большие поля, богато расписанные орнаментами или даже просто чистые, но создающие особое художественное пространство в комбинации с красиво и строго по формату выписанным текстом (иногда в два цвета) и скупо разбросанными розетками или пальметками сусального золота. Разлетистый, манерный почерк «мухаккак», сочетающий протяженности с крутыми вертикалями-акцентами, особенно любимый в XIII–XV веках, или древнее куфическое письмо, завораживающее многозначительностью своих форм, уводили воображение в иные миры. Более поздние, но не менее совершенные почерки «насх» или «насталик» своим изяществом заставляли замирать сердце. Виньетки, заставки, концовки, колофоны, бордюры — каждое из этих украшений своей роскошью могло напоминать и о звездном небе, и о райских садах Аллаха. Тисненые кожаные папки-переплеты, порой украшенные золотом и драгоценными камнями, дополняли это великолепие.

Поистине, есть рукописные книги в мире ислама, которые не назовешь иначе как божественно прекрасными!

Однако вот ведь какой парадокс. Если внешнему виду книги, рукописи придавалось столь выдающееся значение, а творящие его художники превозносились как герои, то к содержанию книг предъявлялись порой требования иного сорта. Божественность каллиграфии была вне сомнений, но правоверность самих текстов подвергалась сомнениям постоянно.

Характерна легенда (если угодно, исторический анекдот) о горестной судьбе, постигшей знаменитую Александрийскую библиотеку по повелению создателя мусульманской империи халифа Омара ибн Хаттаба (581–644). Он рассудил так при взятии города: «Если в этих книгах говорится то, что есть в Коране, то они бесполезны. Если же в них говорится что-нибудь другое, то они вредны. Поэтому и в том, и в другом случае их надо сжечь». И дал своему победоносному полководцу Амру соответствующее распоряжение.

Скорее всего, на самом деле этого не было, поскольку ни один средневековый христианский историк о таком эпизоде не упоминает, рассказывая о погромах, грабежах и насилиях арабских завоевателей. Но эта поздняя мусульманская легенда интересна для нас в первую очередь тем, что создана вовсе не в осуждение или осмеяние халифа, тупого и невежественного варвара, а напротив, прославляет сей подвиг благочестия!

Столь радикальная цензура в той или иной мере была характерна для всего мусульманского мира; любой письменный источник подвергался проверке на строгое соответствие духу и букве Корана.

Казалось бы, что стремление все и вся подвести под светоч Корана должно было бы привести к скорейшему его изданию максимальными тиражами для всего мира.

Ан, нет!

Обратим внимание: в Китае самый первый печатный текст — это буддийская сутра, в Европе — Библия, у евреев — комментарий к Торе, в России — Евангелие, Апостол… Естественно было бы ожидать, что многочисленные духовные центры исламского мира станут соперничать за скорейшее, полнейшее и тиражнейшее издание Корана. Однако вышло совсем не так.