Битва

— Ну что, поперек горла «Катунь»? Все ее модернизационные латания? Да и, поди, тошно от «Дальней руки» Бориса Силыча? — Хитро сощурился, переливчатые бесы заиграли в глазах. — Понимаю, при самом шефе не очень станешь признаваться, а все-таки?

Подождал, а после рассмеялся грудным коротким смехом, точно предвкушая удовольствие: как все произойдет, как Умнов выкрутится из столь деликатного положения, в которое его поставили.

Умнов и в самом деле тогда смутился: мало того, что это оказалось внезапным и неожиданным для него самого, но каково же Борису Силычу? Боковым зрением чувствуя его рядом, понял: тот, как и Звягинцев, ждал в напряженной сдержанности. Молниеносно в голове пронеслось — отшутиться.

— Вы же знаете, товарищ министр, — сказал Умнов, употребив обращение на военный лад, как «товарищ командир», подумав, что этим обращением сгладит грубость шутки, — модернизация есть превращение двугорбого верблюда в одногорбого… А это достойное занятие!

Звягинцев широко, вольно раскатил смешок: шутка понравилась. Будто подзарядившись этим своим смехом, пошел бодро, пружинисто из лаборатории, в дверях обернулся к поотставшему было Умнову, вскинул брови, точно что-то вспоминая, и сказал:

— Нет-нет, а вы присоединяйтесь к нам.

И потом во весь последующий обход Звягинцев будто забыл об Умнове, и тот, плетясь в конце группы, подумывал — не улизнуть ли, выбрав подходящий момент? Но когда выпутались наконец из лабиринта, Звягинцев, повернувшись всей фигурой к Бутакову, сказал:

— Зайдем, Борис Силыч, в кабинет на минутку, а тогда уже и по домам. — И остро метнул взглядом, взгляды их встретились, и Умнов опять отметил: озабоченность на лице Звягинцева тотчас стерлась, глаза потеплели. — Сергей Александрович, не улизните, нужны.

В кабинете Бутакова, даже не раздумывая, к какому столу садиться, минуя длинный лакированный, для заседаний, Звягинцев прошел к журнальному столику, стоявшему в переднем углу, первым сел в кресло, выждал, пока все расселись. Возле столика было четыре кресла, в них сели Бутаков и два начальника главков. Умнов в предчувствии, тоской сжавшем ему сердце, сел не в кресло, а на стул у стены. Колыхнув туловищем влево, к сидевшему рядом Бутакову, и осветив лицо широкой, энергичной улыбкой — вот, мол, сейчас удивлю вас, — Звягинцев сказал:

— Есть у нас мнение, Борис Силыч, создать в КБ новый отдел. Считайте пока — чудно́й! В смысле конкретных дел, но с перспективой. — Он вдруг поиграл в воздухе белой подушчатой кистью. — Словом, чтоб отдел начал первые шаги противоракетных дел. — Он опять уперся ладонью в край столика, лицо его обрело спокойное выражение. — Стратегические ракеты — реальность, жизнь ставит в повестку дня не только борьбу с самолетами… — Он помолчал, склонив крупную, со строгим, назад, зачесом жестких волос голову, но сразу же вскинул ее чуть приметно, но энергично. — В ЦК поступило письмо, несколько видных маршалов подписали… Озабочены: в случае чего — чем встречать ракеты? В ЦК предлагают высказать по этому поводу мнение… Ясно, не словами надо! — Хлопнул мягко ладонями по коленям, точно подводил черту. Колени возвышались над столиком, крупные и округлые под натянутой шерстью темного добротного костюма в электрическую блестку. Прищурился, левая бровь настороженно приподнялась и изогнулась. — Так вот, отдел — первое слово нашего ответа. Подработайте, жду предложений! Срок минимальный: пять дней. И еще есть мнение: отдел возглавить — вот Сергею Александровичу…

Тогда Умнов, ошарашенный внезапностью, не произнес ни слова, а когда Звягинцев поднялся, сказал: «Мы поехали», было уже поздно что-то говорить, возражать. Да и что бы он возразил? Какой-то «чудно́й» отдел, какое-то неведомое письмо маршалов, какие-то призрачные перспективы… Промолчал и Борис Силыч: видно, и для него все явилось внезапным, было «вещью в себе».

А через два дня еще более неожиданным оказался звонок — звонил сам Звягинцев. Веселый, энергичный голос в трубке Умнову показался таким густым, словно трубки вовсе не было, голос ее как бы растворил, поглотил:

— Сергей Александрович, вводная, по-военному. Давайте-ка соберите чемоданчик и сюда, прямо ко мне. Через три часа вылет — все узнаете тут. Я тоже сейчас смотаюсь домой… Надеюсь, нет особых причин?

Умнов успел автоматически пролепетать:

— Да нет… Только…

— Вот и хорошо, — перебил Звягинцев; он, казалось, прочитал мысли Умнова: — Хотите спросить, знает ли Борис Силыч? Академик все знает.

— Ясно. Сейчас выпишу командировку и буду у вас.

— Командировка заготовлена. Через два часа жду.

Дома, когда Умнов примчался на машине, стал бросать в обшарпанный дорожный чемоданчик самое необходимое — мыло, зубную щетку, пасту, носки, платки, какую-то книжку, — Леля, помогая укладывать, спросила:

— Куда теперь?

— Не знаю, — искренне ответил он.

Она пристально, даже с каким-то сожалением, посмотрела на него, видно понимая, что говорил он правду, вздохнула с жалостью к нему, осуждением чего-то неизвестного и покорностью своей судьбе:

— Господи боже мой!..