Битая карта

Хорош конспиратор, дьявол его побери! Съездил пару раз в Питер с маленьким заданьицем, померещилось ему со страху, будто тянет за собой «хвост», и моментально запсиховал, хотя именно в подобных ситуациях требуется ясная голова. В бега кинулся без спроса, циркачей каких-то впутал в свои делишки, у проституток ночевал, спасаясь от надуманной опасности. И, что вовсе непростительно, добивался свидания, пренебрегая самой элементарной осторожностью. Вот и работай с этакими олухами. На словах грозятся горы свернуть, сам черт им не брат, а едва сгустится обстановка, сразу теряют самообладание.

Георгий Евгеньевич будто в воду смотрел, настойчиво предостерегая его от чрезмерной веры в способности будущих помощников. Действительно, провалить могут за здорово живешь.

В последнюю их гельсингфорсскую встречу был он уже не Георгием Евгеньевичем Эльвенгреном, блистательным гвардейским офицером и баловнем всего царского семейства, запросто ездившим в Царское Село.

Называл себя Паулем Иорданом, состоятельным коммерсантом из Христиании. В цивильном, разумеется, платье, в темных очках и в безукоризненно подогнанном парике, неузнаваемо изменившими его внешность. Пожалуй, и сама Анна Александровна Вырубова, любимая фрейлина покойной императрицы, вместе с которой выслали его в свое время из Петрограда, затруднилась бы узнать в нем недавнего компаньона по злоключениям.

Лишь крохотная горстка проверенных и вполне надежных лиц была посвящена в тайну Пауля Иордана. «Мы не пустопорожние болтуны из здешних салонов, мы рыцари действия», — подчеркивал Георгий Евгеньевич, ревниво ограничивая круг посвященных.

И не зря, конечно, с достаточными основаниями. Было бы в высшей степени наивно вести себя иначе в русской эмигрантской колонии Гельсингфорса, разделенной на враждующие лагеря сторонников Николая Николаевича и Кирилла Владимировича. Разболтают в два счета, пустят сплетню по всему свету.

Пауль Иордан, видный коммерсант, являлся, как это ни парадоксально, представителем Бориса Викторовича Савинкова в скандинавских государствах. Принимал деятельное участие в варшавском съезде «Народного союза защиты родины и свободы», пользовался доверием руководителей организации. И, что еще более парадоксально, умудрялся поддерживать плодотворные контакты с Шуаньи и Каннами, а также с штабом самого генерала Кутепова, монархиста убежденнейшего, непримиримого.

— Растопыренными пальцами в драке не бьют, требуется для этого увесистый кулак, — так он объяснял свою раздвоенность, горячо отстаивая идею консолидации всех активных элементов эмиграции, независимо от их политических убеждений. — Корень наших хронических неудач, если угодно, как раз в отсутствии единства, в междоусобных распрях и раздорах…

Об этом и о многом другом шел у них обстоятельный разговор в ту последнюю встречу, более года назад.

Все было готово для отъезда в Польшу, в лагерь для возвращающихся на родину репатриантов. Отличные документы, не слишком сложная, но вполне достоверная легенда, необходимые для начала явки и связи. Документы, кстати, были подлинными, что существенно уменьшало опасность провала и формальных придирок на границе. Оставалось только хорошенько заучить кое-какие подробности биографии рядового Талабского пехотного полка Федора Семеновича Заклинского, чей бренный прах вот уж несколько недель мирно покоился на местном православном кладбище.

— Прошу запомнить, близких родственников у него нет, — наставлял Георгий Евгеньевич, знавший всю подноготную своего умершего денщика. — Ни жены, ни братьев и сестер, так что с этой стороны угрозы не возникнет. Все же, в целях безопасности, советую пускать корни подальше от лужских краев. Репатриантов они любят трудоустраивать, даже в ущерб собственным безработным. Подберите себе какую-нибудь тихую обитель. Помаленьку акклиматизируетесь и с божьей помощью за великие свершения…

По первости он строго выполнял эту рекомендацию.

Некоторые опасения вызывала десятидневная проверка репатриантов, для благозвучия названная карантином. Правда, слухи о всемогуществе сотрудников ГПУ оказались весьма преувеличенными, и закончилось все благополучно.

Как и других репатриантов, Федора Семеновича спросили, намерен ли он ехать к себе домой, заниматься хлебопашеством, или, быть может, изъявит согласие отправиться на торфоразработки в Новгородскую губернию, где добывают топливо для заводов и фабрик Петрограда. Заработки неплохие, за сезон вполне успеешь накопить деньжонок на покупку лошади.

Подумав, Федор Семенович согласился оказать посильное содействие скорейшему восстановлению промышленности.