На основании этого высказывания может сложиться впечатление, что у Бисмарка все-таки имелся некий общий план объединения Германии, который он до поры до времени держал в тайне. Но так ли это или «железный канцлер» просто искусно использовал открывающиеся перед ним возможности? В поисках ответа на этот вопрос нужно в первую очередь вспомнить о том, что у Бисмарка имелась стратегическая цель и общее понимание того, как следует достичь этой цели. Речь в данном случае идет отнюдь не о немецком национальном единстве — впоследствии канцлер совершенно не переживал насчет того, что многие миллионы немцев остались по ту сторону границ его империи. Цель заключалась в усилении прусской монархии как в самой Пруссии, так и на европейской арене. Добиться этого можно было, только сломав связывавшие Пруссию по рукам и ногам структуры Германского союза и сделав Берлин центром интеграции малых и средних германских государств. Первым естественным противником здесь неизбежно становилась империя Габсбургов, однако и другие великие державы могли встать на пути прусской политики — драматическое изменение баланса сил в самом сердце Европы не соответствовало в конечном счете ничьим интересам. Естественным же союзником — как минимум тактическим — являлось немецкое национальное движение.
Так выглядели общие условия задачи. Бисмарк не был бы Бисмарком, если бы стал заранее конкретизировать свой маршрут. Будет ли задача разрушения Германского союза достигнута путем военного столкновения с Австрией, или Вена пойдет на вынужденный компромисс? Станут ли южнонемецкие монархии стремиться к скорейшему вступлению в интеграционные структуры, или процесс сближения окажется долгим и трудным? Заранее нельзя было сказать, какой путь к достижению цели окажется реалистичным и оптимальным.
Бисмарк на протяжении всей своей жизни подчеркивал, что будущее — пространство неопределенности и управлять им невозможно. «Во всех этих делах хорошо понимаешь, что ты можешь быть столь же умен, как все мудрецы этого мира, и все же каждый шаг делаешь в неизвестность, словно ребенок», — писал он жене летом 1864 года[472]. В этой ситуации человеку под силу только видеть открывающиеся возможности и пользоваться ими. «Я не уверен, что один из нас может делать историю. Моя задача состоит в том, чтобы наблюдать ее течение и править среди них моим кораблем в меру своих способностей. Я не могу руководить течением, тем более вызывать его», — писал он пять лет спустя, в 1869 году[473]. «Самому нельзя ничего создать, — говорил Бисмарк. — Можно лишь ожидать, пока не послышатся шаги Всевышнего, и тогда прыгнуть и ухватиться за край его одежды — в этом вся суть»[474].
Из этого напрямую вытекал принцип бисмарковской политики: «Нужно всегда иметь в огне два куска железа»[475], то есть держать открытыми максимальное количество путей к достижению цели. Ограничиваться одним вариантом — верный путь к поражению. «Хитрые многоходовки» хорошо смотрятся на страницах романов, но в реальной жизни разбиваются о непредсказуемые обстоятельства. Политика, говорил он, является не наукой, а искусством; здесь многое зависит от таланта и интуиции, умения взвешивать вероятности; здесь «все покоится на предположениях и случайностях»[476]. Нужно продумывать разные варианты, просчитывать вероятности, действовать гибко, быть готовым к неожиданностям и использовать подходящие возможности.
Таким образом, Бисмарк сам дал нам ответ относительно наличия у него «мастерского плана». Еще более ясно он выразился в разговоре с австрийским историком Генрихом Фридъюнгом уже после своей отставки. «Думать, что государственный деятель может составить дальновидный план и твердо установить, что он будет делать через год, два или три, значит не понимать самой сути политики, — заявлял Бисмарк. — Можно лишь начертать общее направление; его следует постоянно держать в поле зрения, но невозможно точно знать дороги, по которым достигнешь цели. Политик напоминает путника в лесу, знающего направление, но не то место, где он выйдет из леса. Как и он, государственный муж должен выбирать те пути, по которым сможет пройти, если не хочет заблудиться. […] Многие пути вели к моей цели, я пробовал их один за другим, самый опасный в последнюю очередь. Единообразие действий не было моей привычкой»[477].