Сам Бисмарк высказывался гораздо более осторожно. В беседе с влиятельным консервативным депутатом графом Эдуардом Георгом фон Бетузи-Юком[480] он заявил, что верит в войну с Францией в течение ближайших пяти лет, но далек от того, чтобы развязывать ее без крайней на то необходимости: «Только за честь страны — не надо путать ее с так называемым престижем — и за ее самые жизненные интересы можно начинать войну. Ни один государственный муж не имеет прав начать ее лишь потому, что субъективно считает ее неизбежной в определенный срок. Если бы во все времена министры иностранных дел следовали за своими королями и верховными главнокомандующими в ходе кампаний, история знала бы меньше войн. Я видел на поле боя и, что еще хуже, в лазаретах цвет нашей молодежи ранеными и больными, я до сих пор вижу из своего окна идущих по Вильгельмштрассе инвалидов, которые смотрят наверх и думают, если бы не тот человек наверху, который устроил злую войну, я бы был сейчас здоров. Эти воспоминания не оставят мне ни одного спокойного часа, если я смогу обвинить себя в том, что начал войну легкомысленно или из честолюбия Я никогда не посоветую Его Величеству начать войну, которая не продиктована глубочайшими интересами Отчизны»[481].
Бисмарк вполне искренне испытывал отвращение к ужасам войны. «Не думайте, что мне нравится война, сказал он американскому собеседнику. — Я достаточно знаю ее, чтобы испытывать отвращение. Ужасные картины, которые я видел собственными глазами, никогда не покинут меня. Я никогда не соглашусь на войну, которой удастся избежать, и уж тем более не стану провоцировать такую войну»[482]. Казалось бы, поведение канцлера в ходе Люксембургского кризиса подтверждало эти слова: имея возможность спровоцировать столкновение с Францией, популярное у немецкой общественности и с неплохими военными шансами на успех, он выбрал сохранение мира.
Однако ключевую роль в данном случае играли политические соображения. На состоявшемся 29 апреля Коронном совете Мольтке настаивал на проведении мобилизации армии, заявляя, что Франция сейчас слаба и победа может быть куплена недорогой ценой. Однако Бисмарк выступил против; он считал, что момент для схватки еще не наступил. Зондаж, предпринятый по дипломатическим каналам, убедил его: ни одно государство, включая южногерманские монархии, не отнесется благосклонно к развязыванию Пруссией новой войны. В итоге в начале мая конференция представителей великих держав в Лондоне в течение нескольких дней урегулировала спорный вопрос. Прусские войска выводились из герцогства, взамен его нейтралитет гарантировался всеми участниками мероприятия.
Зачем же, в таком случае, Бисмарку изначально потребовалось подбрасывать дрова в костер кризиса, рискуя утратить контроль над ситуацией? На этот вопрос может быть несколько вариантов ответа. Возможно, канцлер стремился прозондировать почву на международной арене. Что не менее вероятно, кризис должен был способствовать скорейшему и как можно более гладкому принятию конституции, которая как раз в это время обсуждалась в Северогерманском рейхстаге. Вообще говоря, внутренняя политика являлась причиной многих дипломатических маневров Бисмарка в гораздо большей степени, чем это обычно принято считать.
Стороны постарались как можно быстрее замять спор. Уже через месяц после окончания работы Лондонской конференции Наполеон III гостеприимно принимал на Всемирной выставке в Париже представительную прусскую делегацию. В ее состав входили три «первых лица» прусского государства: Вильгельм I, Бисмарк и Мольтке. Император французов стремился продемонстрировать гостям, что центром мира по-прежнему остается Париж. На тот момент Наполеон III уже осознал, что рассчитывать на содействие Пруссии в деле территориального расширения франции не приходится. Мечты о сотрудничестве остались в прошлом, на смену им постепенно приходил конфронтационный курс.
Летом 1867 года Наполеон III предпринял первые шаги по заключению союзного договора с Австрией, направленного против Пруссии. К нему планировалось подключить и Италию. Однако венская дипломатия колебалась, хотя главой правительства на тот момент являлся бывший саксонский министр-президент граф Фридрих Фердинанд фон Бойст, остававшийся ярым врагом Пруссии. Бисмарк в свое время говорил о нем, что опасность, которую представляет политический противник, следует вычислять, вычитая из его способностей его тщеславие; в случае с Бойстом этот результат близок к нулю[483]. В 1867 году Франц Иосиф был вынужден пойти на реформу, предоставив восточной части своей империи широкую автономию. Австрия превратилась в дуалистическую Австро-Венгрию, что не сняло висевших на ней тяжким бременем финансовых проблем, которые надежнее любых политических соображений заставляли ее отказаться от военных авантюр.