Одновременно с этим сгусток свечения, колыхавшийся над раскрытой ТЕТРАДЬЮ, взорвался яркой вспышкой. Настолько яркой, что ни до, ни после, Евгению не приходилось видеть (даже не видеть глазами, а почти физически ощущать тугой толчок в лицо и грудь) ничего подобного.
Стратонов почувствовал, что он куда-то проваливается.
Обожженная светом сетчатка медленно восстанавливалась, но…
Он видел совсем не то, что секунду назад.
Совсем не то.
– Оскар! – заорал он. – Оскар!
И услышал…
* * *– ГИЛЬОМ!!! – заорал рыцарь, пригибась к луке седла.
Арбалетная стрела просвистела где-то рядом, в считанных вершках от его правого уха, и рыцарь устремил свой взгляд на человека в черном, словно это могло нацелить ее полет.
Умом рыцарь понимал, что арбалет – самое мощное и совершенное оружие, какое только мог придумать злобный человеческий гений для того, чтобы оборвать жизнь себе подобного, и полет стрелы глазу не заметен, но все же…
Он увидел алый цветок, распустившийся на шее жреца. У цветка были упоительно красивые лепестки и чудный стебель – потемневшее древко стрелы, торчащее посреди хитросплетений шейных мускулов.
– А-А-А-А-У! – заорал рыцарь, выдавливая из широкой груди сладкий воздух горной долины, напоенный ароматом трав.
Фигуры в белом повалились наземь, но Букефаль не стал их топтать, как положено боевому коню; задравши трубой пышный хвост, он легко перемахнул цепочку из хрупких девичьих тел, и еще до того, как его покрытые острыми шипами копыта снова коснулись земли, де Ферран, свесившись с седла, ударил жреца мечом, рассекая его тело наискось.
Убийственная сталь, скрывавшая до сей поры свое нетерпение холодным блеском, страшно зашипела, насыщаясь кровавым багрянцем.
Брызги, разлетевшиеся во все стороны, попали рыцарю на лицо, и он жадно облизал губы, ощущая соленый вкус и чувствуя, как глазные яблоки бешено завертелись в глазницах. Мир вокруг него стал покрываться алой пеленой.
Рыцарь осадил Букефаля, туго натянув поводья и сжимая коленями крутые бока.
Конь заржал и взметнулся на дыбы. Он легко, как изящная танцовщица, виденная де Ферраном в гареме принца неверных, повернулся на широких копытах и скакнул вперед, прямо на второго жреца.
Человек в черном уже успел достать из складок балахона такой же чудовищный и кривой клинок, как и тот, что предназначался для тонкой белой шеи, и поднять его над головой, торопясь поразить Букефаля в грудь.
Де Ферран видел, что у него не остается времени для замаха; он выставил меч перед собой и одновременно со скачком Букефаля резко нагнулся вперед.
Гладкое, отполированное лезвие меча сбросило с себя последнюю каплю крови, очистившись для новой жертвы.