Но другая, тоже ковельская и по-ковельски кокетливая Юля произносила ненужные, типично женские слова: "Почему ты думаешь, что я такая?" с таким видом, словно эти слова действительно хоть что-нибудь означали. На самом деле – ничего, кроме хлипкой, сиюминутной преграды, которую (и она ждала этого) он должен был разрушить какими-нибудь убедительными мужскими аргументами, вовсе не обязательно высказанными в виде слов. Нет, скорее, это должны были быть уверенные, исполненные чувства жесты… Правда, она знала, что если он остановится – хотя бы на секунду! – и замешкается, то вся магия безмолвного подчинения мгновенно пропадет, и последующее разочарование будет куда сильнее, чем запоздалая жалость от того, что НЕЧТО очень человеческое могло между ними произойти и не произошло.
Ну, а третья Юля была донельзя практичной. Она говорила: "Не торопись! По крайней мере, он тебе не противен, и ЭТО все равно будет. Но только… Пока есть возможность, лучше немного потянуть время. Подогреть его запал, не испортить его ожидания чувством легко доставшейся победы".
Но – странное дело – она не видела между этими тремя Юлями никакого противоречия. Они все прекрасно дополняли друг друга, и она прислушивалась к их голосам.
Если бы первый голос оказался сильнее, то она, не задумываясь, позволила бы ему стянуть с себя футболку и – будто случайно! – слегка раздвинула бы ноги, помогая расстегнуть на шортах пуговицу и неподатливую ("забыла натереть после последней стирки мылом! Дура!") молнию.
Третья Юля тоже звучала не так громко. Практичность – не ее конек, иначе она бы добилась от высокого ординатора всего, чего хотела. Однако… Простые и доступные любому смертному чувства все-таки перевешивали.
Вторая Юля доминировала над прочими, и она мечтала только об одном: с радостью и наигранным достоинством подчиниться его неумелым, но ласковым рукам.
Но Пашка, похоже, не был готов к этому – "почему ты думаешь, что я такая?" – вопросу. Ему ведь было всего девятнадцать лет, и он пока не понимал, что не стоит вдумываться в смысл женских слов; гораздо важнее интонация и приоткрытый в истоме рот. Учащенное дыхание и вздымающаяся, дрожащая грудь. Он не знал, что не надо в таких случаях смотреть на себя со стороны – "а насколько я глупо при этом выгляжу?", – а просто – нырнуть в пучину страсти и ВЗЯТЬ эту женщину. Сделать все так, как ОН хочет, потому что этого хочет и ОНА.
Он опешил и убрал руки, повинуясь соображениям надуманной приличности. И проиграл. Вспыхнувшая в ее сердце искра быстро угасла – по одной лишь причине. Он был не готов.
Идиотский вопрос поставил его в тупик; но разве настоящего мужчину способен поставить в тупик идиотский, почти обязательный, вопрос? Сам виноват.
– Я не такая… – прошептала она, чувствуя себя при этом полной дурой. И, вместе с тем – искренне в это веря.
Она поправила грудь в лифчике и приосанилась.
– Потом… Ладно? – это "ладно" звучало, как последнее приглашени, но, видимо, он этого не понял, потому что Пашка с виноватым видом кивнул и легко поцеловал ее в запястье – так, будто ничего в поцелуй и не вкладывал.
Его трусливая благопристойность подействовала на нее, словно кусок льда из холодильника.
"Хороший мальчик. Наверное, все дело в том, что я быстро повзрослела. Я – уже женщина, а он – пока еще мальчик", – Юля была недалека от истины.
– Как скажешь, – с нарочито безразличным видом сказал он. – Итак… Что мы решили?
– Мы завтра пишем сочинение и потом сразу едем в Ковель, – ответила Юля.
– Хорошо. Ты умеешь писать без ошибок?
– Ну-у-у… Более или менее. У меня главная проблема – с запятыми.
– Запятыми, говоришь? – Пашка задумался. – В нашей группе учится Игорь Радионюк. Его матушка преподает на филологическом факультете. Думаю, я смогу договориться, чтобы она проверяла твою работу.
– Паша… – это было слишком хорошо, чтобы походить на правду. У худого парня с конским хвостом слова не расходились с делом. Одно это заслуживало немедленной награды. И все же – Юле казалось, что она поступила абсолютно правильно, не торопясь уступить ему. – Солнце… Я так тебе благодарна… За то, что ты есть…
Она не сдвинулась с места и даже не попыталась его поцеловать. Маленькая женская месть за его нерешительность.
– Ну… – пробурчал он и встал со скамейки. – Ладно. Пойдем. Ты только – смотри, не потеряй этот дневник.
– Конечно.
Юля выбросила сигарету и пошла чуть впереди – не оглядываясь и не тратя силы на свою самую соблазнительную походку.
Она добилась того, чего хотела – не такой уж и большой ценой. Той, на которую он согласился. И все же – она знала, что в скором времени он потребует чего-то большего. И она была готова к этому.
– Оскар Карлович! – сказал Стратонов, недвусмысленно нацеливая пистолет на Пинта. – Сделайте одолжение, ложитесь на диван. И, пожалуйста, положите руки под голову.
– Но ведь…
– Ложитесь! – повысил голос Стратонов.
Пинт подчинился.
– Послушайте… – Евгений огляделся в поисках стула, но ничего подходящего не нашел. Тогда он залез на стол и принялся болтать ногами. – Вы что, издеваетесь надо мной? Вам нравится надо мной смеяться?