Библиотека

– Ага… – этот Оскар Пинт все время опережал его на целый шаг. Евгения это злило, но приходилось признать, что Пинт и впрямь помогал ему.

– Да… – согласился Евгений. – Сделаю.

Он видел, что это не все. Пинт хотел сообщить ему что-то еще.

– Я ее видел сегодня, – сказал Пинт.

– Кого?

– Седьмую девушку. Надежду Павлову. Ту, что не пришла.

Стратонов резко обернулся к нему.

– Где?

– В библиотеке. – Пинт кивнул в сторону стола.

Одна фотография по-прежнему лежала между кучками, но… Намеренно или нет, но Пинт все же положил ее ближе к пропавшим.

– Вот как? Пойдемте-ка еще раз в ее комнату, может, она вернулась?

– Может быть… – со вздохом сказал Пинт.

Стратонов сверился со своим списком и зашагал в 405-ую.

Девушки там не оказалось. Соседки сообщили, что она действительно собиралась в библиотеку. Ушла и с тех пор не возвращалась.

Стратонов взглянул на часы – девять вечера. Уже девять.

Они вернулись в читальный зал, и Стратонов спросил:

– Ну? И что вы думаете?

Пинт грустно улыбнулся.

– Думаю, что вам нужно оставаться здесь. А я… Пойду домой. Спать. Мне надо спать.

Стратонов с удивлением посмотрел на него. "Ничего себе, помощничек! Ему, видите ли, надо спать!".

Он скривил губы в презрительной ухмылке.

– Конечно. Идите. Вам надо спать.

Пинт оставил его замечание и усмешку без внимания.

– Завтра утром, в десять часов, я буду ждать вас у библиотеки. Она ведь открывается в десять?

– Ну… Думаю, я сумею справиться и без вас… – начал было Стратонов, но Пинт перебил его – причем достаточно резко.

– В десять я буду ждать вас у входа в библиотеку. – Он помолчал немного, а потом добавил. – Вы без меня не справитесь. Поверьте.

И, прежде, чем Стратонов успел возразить, Пинт сказал:

– До свидания! – протянул Евгению руку, развернулся и вышел.

Стратонов остался в читальном зале один. Он сел за стол, на котором лежали фотографии, и некоторое время смотрел на них, не решаясь подвинуть фото Надежды Павловой в ту или иную сторону.

– Я связался с сумасшедшим… Или – с ясновидящим, – пробормотал он. – Впрочем, это, наверное, одно и то же.

* * *

Странствующий рыцарь Павел Синицын проводил Юлю до общежития. Было уже около девяти вечера. Девушка была переполнена впечатлениями от событий сегодняшнего дня.

Во-первых, экзамен по биологии. Разумеется, она еще не знала результатов, но почему-то не сомневалась, что оценка будет вполне приличной. Стоило ей поднять руку и попроситься выйти, как тут же рядышком возник Леонтьич. Он проводил ее до женского туалета и хриплым заговорщицким шепотом сообщил, что в третьей кабинке, за трубой – учебник биологии. "Не торопись, – сказал он. – Перепиши все, что нужно". Она так и сделала.

Во-вторых, против самых худших ее ожиданий, милиция немедленно принялась расследовать дело об исчезновении двух (она еще думала, что только двух) девушек. И этот молодой оперативник, хотя и казался Юле недостаточно опытным, но все же вселял в нее некоторую надежду на благоприятный исход расследования (с чем Пашка был решительно несогласен).

"Они, – думала Юля, подразумевая милицию, – обязательно найдут Алену и Эльвиру. Не может человек затеряться в таком небольшом городе".

Ну, а в-третьих, вечер, проведенный в обществе своего личного рыцаря, сопровождавшийся поеданием кусочков жесткого обугленного мяса, которые в меню почему-то назывались "шашлыком из телятины", способствовал поднятию настроения ничуть не в меньшей степени, чем три бутылки холодной "Балтики". Все неприятности – и нынешние, и возможные будущие – отодвинулись куда-то на второй план. Юле казалось, что все будет хорошо. Все просто должно быть хорошо.

Она постоянно ловила на себе влюбленные взгляды Пашки и время от времени нагибалась над тарелкой чуть ниже, чем следовало, тем самым давая ему словно нечаянную возможность заглянуть за корсаж. В такие моменты Пашка начинал волноваться и кусать узкие бледные губы; ей это нравилось.

Около девяти вечера он проводил ее до "четверки", и первое, что она увидела – бело-голубая милицейская машина, стоявшая рядом со входом в общежитие. В эту минуту прошедшее было волнение снова всколыхнулось в груди – каким-то нехорошим черным всплеском.

Она позволила поцеловать себя напоследок – не очень долго, но достаточно нежно; в благодарность за помощь на экзамене она даже разрешила Пашке коснуться губами ее изящной ключицы, отметив, что он сделал это как-то неловко и суетливо. "Милый мальчик", – подумала Юля и, предупреждая следующий поцелуй, приложила пальчики к его губам.

– Не все сразу, рыцарь, – с напускной строгостью и кокетливой улыбкой сказала она, пресекая его поползновения и в то же время – давая отнюдь не призрачную надежду на продолжение.

Пашка был из тех, с кем можно было играть. Он позволял с собой играть, и это выгодно отличало его от высокого ординатора из родной ковельской больницы: тот олух признавал только одни правила – которые диктовал ему малоподвижный аппарат, притаившийся в складках форменных брюк.