Библиотека

– За мной! – командовал Евгений, пробегая мимо охранника. Тот уже видел его несколько раз за сегодняшний день и поэтому знал в лицо.

За пять минут им удалось пробежать по всем деканатам. Везде повторялось одно и то же: Стратонов совал секретаршам под нос красные корочки, просил немного задержаться и, не тратя времени на объяснения, мчался дальше.

Наконец они оказались на последнем, четвертом этаже. Здесь был деканат филологического. Перед дверью с начищенной латунной табличкой Евгений замялся и обратился к мужчине:

– Простите, не помню, как вас зовут…

– Оскар Пинт.

– А я – Евгений Стратонов.

– Очень приятно.

– Вот что… Оскар. Начинайте прямо отсюда, а я – снизу, со второго. Где-нибудь на третьем этаже встретимся. Выписывайте имена всех девушек, у которых в личном деле по четыре снимка вместо пяти, и отрезайте одну фотографию. Ладно?

Пинт недоуменно пожал плечами – в конце концов, ведь это была его идея.

Они вошли в деканат, и Стратонов произнес:

– Добрый вечер! Я – из милиции. – Он повторил свое привычное заклинание, в очередной раз продемонстрировал удостоверение и отрекомендовал Пинта. – Это… Наш сотрудник. Пожалуйста, окажите ему всяческое содействие, – после чего, сопровождаемый неодобрительным взглядом секретарши, вышел.

* * *

Всего в Александрийском университете было девять факультетов. Пинт со Стратоновым управились за два часа.

Они встретились, как и предсказывал Стратонов, на третьем этаже, поблагодарили секретаршу медицинского факультета, которой пришлось задержаться дольше всего, и вышли на улицу.

Сначала Стратонов хотел вернуться в отделение, но нетерпение было слишком велико. Они присели на шаткую лавочку, стоявшую рядом с оградой, и достали свои записи.

– Ну, что там? – торопил Стратонов.

– У меня – семь, – сообщил Пинт. Он вынул листок со списком фамилий и четыре маленькие фотографии. – Остальные три – уже у вас, – пояснил он.

– А у меня – пять девушек и три фотографии. Итого – двенадцать.

Пинт кивнул.

Стратонов открыл блокнот и стал составлять общий список. Напротив каждой фамилии он указывал возраст, факультет и номер комнаты в общежитии.

Шилова Алена – 19. Исторический. 315.

Уртаева Мадина – 18. Биологический. 402.

Якубова Джемма – 21. Экономический. 326.

Соснина Ольга – 20. Юридический. 238.

Шишкина Наталья – 22. Философский. 308.

Павлова Надежда – 20. Медицинский. 405.

Носкова Татьяна – 18. Экономический. 515.

Токарева Майя – 21. Филологический. Г. Александрийск.

Дроздова Марина – 17. Мехмат. 425.

Латыпова Эльвира – 18. Физмат. 304.

Синицына Светлана – 17. Биологический. 327.

Коренева Елена – 21. Медицинский. 330.

Стратонов перечитал список.

– А… Ваша знакомая…

– Соседка, – поправил его Пинт.

– Ну да, соседка. Она ведь – не из общежития. Выпадает из общей картины.

– Она – сирота, – сказал Пинт: таким тоном, что Евгению стало неловко.

– Извините…

– Ничего. Как видите, все сходится. Кто-то все точно рассчитал. Пройдет несколько дней, прежде чем их хватятся.

– Да… – согласился Стратонов. – Девушки из общежития… За них некому беспокоиться.

Он испытывал странное чувство: с одной стороны, он был очень рад, что в списке не оказалось Юли, и, вместе с тем… он немного – самую малость – на это досадовал, словно столкнулся с обидной несправедливостью.

В деканате медицинского они были вместе, и, чтобы работа шла быстрее, разделили стопку папок пополам. В стратоновской стопке оказалось личное дело Юлии Рубцовой. Он внимательно прочел его от корки до корки, убедился, что фотографий ровно пять и, на всякий случай, переписал ее данные на отдельный листок.

– Итак, – сказал Евгений. – Пятерых мы отметим: Шилову, Латыпову, Дроздову, Токареву и Соснину… Остается семь. Мне кажется, надо найти всех остальных и… Как-то их обезопасить. Да?

– Разумеется, – согласился Пинт. – Пойдемте в женское общежитие, побеседуем с этой великолепной семеркой.

И они направились в общежитие.

* * *

И Пинт, и Стратонов, в бытность свою студентами университета, в общежитии не жили. Однако каждый из них проводил в общежитских корпусах достаточно много времени – в основном благодаря пристрастию к преферансу. Они прекрасно помнили длинные, горячечные ночи, которые просиживали за столами.

Это было что-то вроде обязательной университетской традиции: разбившись на тройки (в преферанс можно играть и вчетвером, но почему-то вчетвером никто не играл), обложившись дешевыми сигаретами и пепельницами, вырезанными из жестяных банок, студенты до рассвета метали колоду. За ночь колода успевала истрепаться; кое-кто, не слишком чистый на руку, делал ногтем почти незаметные зарубки на рубашках, поэтому для каждой игры покупали новые карты. Обычно покупал тот, кто оставался в самом крупном выигрыше. Этакий благородный жест – рубли и копейки, перекочевавшие в карман победителя, в первую очередь шли на воспроизводство Игры.

Некоторые, чересчур увлекшись игрой, забывали про учебу. Таких ожидала скорая и неминуемая расплата: они вылетали из университета в ближайшую сессию и отправлялись исполнять священный долг (а заодно уж – и почетную обязанность) перед Родиной. То есть – в армию.