Безумие толпы

Жан Ги попросил сделать копии некоторых наиболее изобличительных документов, включая злополучную квитанцию. Посетители библиотеки поблагодарили Мэри Хейг-Йерл и отправились в Три Сосны.

В машине они молчали, все забылись в своих мыслях. Дворники лениво, ритмично счищали свежий снег с лобового стекла.

Когда город исчез в зеркале заднего вида и за окнами появился мирный сельский ландшафт, Рейн-Мари открыла папку у себя на коленях и снова посмотрела на компрометирующую квитанцию в получении крыс, обезьянок и морских свинок.

Наверняка еще живы люди, которых Камерон подвергал пыткам. И его коллеги, которые продолжают молчать.

Она прижалась головой к холодному стеклу, глядя на бескрайние снежные просторы. На свет, загорающийся в домах. На леса, поля и горы. На дикую природу. И Рейн-Мари Гамаш захотелось поскорее вернуться домой в Три Сосны.

* * *

Изабель Лакост нашла Ханию Дауд в конюшнях.

В одной руке мадам Дауд держала скребницу, в другой щетку.

Лакост остановилась в широком проходе, глядя, как Хания в чьей-то куртке поверх длинной абайи делает неторопливые круговые движения скребницей, потом щеткой гладит бок лошади сверху вниз.

А потом снова и снова повторяет все сначала. Размашистыми, плавными, ритмическими движениями.

В такт Хания что-то бормотала – Изабель не могла разобрать слов, хотя в любом случае вряд ли поняла бы смысл сказанного. Но суть была ясна.

Молитва. Медитация. Заклинание.

Изабель чувствовала нечто в высшей мере умиротворяющее. Тихий речитатив, размеренные взмахи рук, потряхивание гривы и хвоста, терпкий конский запах и аромат сена в тепле стойла навевали покой. Лакост ощутила, что расслабляется.

– Вы знакомы с лошадьми, инспектор? – спросила Хания, не прекращая своего занятия.

– Немного. Ездила девчонкой, но вот удила так и не смогла освоить.

– Это дело сложное. – Хания подошла к лошади с другого бока и теперь могла видеть Лакост. – Кожа, и металл, и ремни. Средства управления.

Лошадь придвинулась к Хании Дауд. Но в этом движении не было угрозы. Казалось, лошади просто нравился контакт с человеком. И это было взаимно.

– Билли Уильямс говорит, что хозяева обержа спасли этих животных от скотобойни, – сказала Хания. – Вот эта – скаковая лошадь, которая перестала быть полезной. Ее собирались забить и перемолоть. Превратить в собачью еду и вкусное угощение для детей.

Она повернулась к другому стойлу, где Билли надевал упряжь на громадное животное.

– Я не совсем уверена, что вон там – лошадь, – доверительным тоном сообщила Хания.

– Верно, – кивнула Изабель, взглянув в ту сторону. – Это Глория. Мы думаем, что она может быть лосем.

Хания удивленно фыркнула и огляделась.

– Какое странное место!

– К нему привыкаешь, – сказала Лакост.

– Как крот к норе.

Хания положила щетку, осмотрела полосы, оставленные плеткой на боку лошади.

– Мы толком не знакомы. Меня зовут Изабель Лакост, я служу в Surete. Но вы это уже знаете.

– Да, вы работаете с месье Гамашем. Я вас видела тут.

– Мы можем поговорить?

Хания оглянулась.

– Месье Уильямс готовит сани, чтобы покатать детей, но сначала он обещал мне устроить маленькую конную прогулку. Я думаю, вы тоже могли бы прогуляться.

Не самое любезное приглашение из тех, что когда-либо слышала Лакост, но и отнюдь не худшее.

Несколько минут спустя женщины устроились на заднем сиденье больших красных саней лицом к здоровенному крупу Глории, и на ноги им накинули тяжелую полость. Билли уселся на высоком облучке, пробормотал что-то Глории, которая, казалось, понимает его заклинания. Его волшебные слова. И может быть, его молитвы.

Лошадь поплелась по дороге в лес. Подальше от обержа. Подальше от места преступления.

Хания закинула голову, крупные снежинки падали ей на лицо. Она почти улыбалась.

Сидя так близко к женщине, которая, возможно, будет названа следующим лауреатом Нобелевской премии мира, Изабель обратила внимание на две вещи. На истинный возраст Хании Дауд – та была очень молода – и на шрамы, испещрившие ее лицо. Они напоминали неверно собранный пазл.

– Никак не могу привыкнуть к снегу, – проговорила Хания.

Она не открывала глаз, запрокинутое лицо усеяли капельки влаги.

Маленькие бубенцы на упряжке Глории весело позванивали. Полозья скользили по снегу с шуршанием – шшшшш.

– Расскажите, что случилось с вами в Судане.

– Вам необязательно об этом знать, – сказала Хания небесам.

– Обязательно.

– Зачем? – спросила Хания у снежинок. Потом подняла голову, открыла глаза и повернулась к детективу. – Так, вы хотите знать, насколько они повредили мою психику. И убивала ли я прежде. Давайте я вам отвечу напрямик. Психику мне повредили так, что «ран не залечить», как говорит ваша ненормальная поэтесса. И да, я убивала. – Она посмотрела на Изабель в упор. – Думаю, вы знаете, что значит и то и другое.

– Знаю.

– Давайте заключим сделку. Я расскажу вам о себе, а вы расскажете мне о том, что меня интересует.

Несколько мгновений Изабель сидела молча, глядя на голые ветки. Только зимой можно было увидеть сразу и лес, и деревья. Убийства, подумала она, – это вечная зима.

– Договорились.