Безмолвие

— Я ничего там не нарушал.

— Ты бы, сынок, фонарик-то отвернул.

Джонни выждал еще секунду, потом опустил руку.

— Еще полмили — и будет ваш труп.

Оставив в лагере двух помощников, шериф последовал за ним вглубь болота. Джонни все это не нравилось: шум, неприязненные взгляды, чужие, невежественные люди. Он слышал их, даже когда они шептались.

Ну и дыра.

И кому только захочется здесь жить?

— Ты в порядке?

Джонни не ответил на вопрос отчима.

— А ты? — спросил он, и его вопрос вовсе не был риторическим. Джонни чувствовал недовольство Клайда и мог представить, какие вопросы крутятся в его голове.

Зачем парню вот это все?

Да нормальный ли он?

— Вот и ваш мертвец.

Джонни остановился у края поляны и направил луч фонарика на останки Уильяма Бойда. Над телом зашуршали черные крылья. В полосе света мелькнули желтые глаза.

— Бог ты мой… — Помощник шерифа перекрестился.

Еще несколько лучей выхватили из темноты труп и тех, кто собрался попировать на нем.

— А ну пошли! Фу! — закричал и замахал руками шериф.

Две или три птицы тяжело оторвались от тела, но койоты не двинулись с места и, задрав окровавленные морды, обнажили желтые зубы. Один продолжил что-то грызть.

Шериф вытащил из кобуры револьвер и выпустил три пули в глинистый берег шагах в двадцати от места. Стервятники бросились в стороны. Шериф шумно выдохнул.

— О’кей, джентльмены. Давайте-ка посмотрим, что там осталось от бедолаги.

Как оказалось, пощипали его изрядно. Двое помощников не выдержали зрелища, и их вырвало. Даже многое повидавший медэксперт накрыл ладонью рот.

— Успокойтесь, — призвал шериф. — Даем сюда побольше света и занимаемся своей работой. Хэнкинс, Мартинес, поехали, ребята. — Тело осветили всеми доступными средствами, и шериф опустился рядом с ним на корточки. Лицо пострадало сильно, но кое-что осталось. — Это Бойд, точно. Мистер Мерримон, вы в таком виде его нашли? Я не имею в виду стервятников. Я говорю о местоположении, одежде, позе. Что-то изменилось?

— Я его передвинул, — сказал Джонни.

— Ты… что?

— Когда я нашел Бойда, у него ноги были в воде. Кровь привлекла бы больше стервятников. Мне показалось, что лучше его передвинуть.

— То есть ты дважды вмешался в картину места преступления.

— Я дважды поступил правильно. Трижды, если учесть, что вообще позвонил вам.

— Вот что я тебе скажу. — Шериф выпрямился, развел плечи и постарался придать себе угрожающий вид. — Отойди-ка вон туда и не путайся у меня под ногами.

— Вы со мной закончили?

— Сынок, я даже не начинал.

— Тело у вас. Выход сами найдете.

— У меня есть еще вопросы.

— А у меня нет ответов.

— Отойди вон туда и подожди.

— Так я арестован?

— Живо! Вон туда!

За перепалкой наблюдали все, поэтому Джонни сдержался и, ничем не выдав злость, отошел в сторонку, а когда к нему присоединился Клайд, задал единственный вопрос, который имел значение в этой ситуации:

— Я арестован или нет?

— Нет, не арестован, но не спорь с ним. Я постараюсь сделать, что смогу.

Клайд хотел как лучше, но у Джонни были свои соображения на этот счет. Лучше — это тишина и покой. Лучше — это палец на пульсе Пустоши. Он задержался еще на минутку — чтобы успокоить Клайда, — а потом бесшумно, как призрак, ускользнул в ночь.

Джонни успел пройти милю, прежде чем его отсутствие заметили.

Глава 13

В высоком здании в большом городе Кри снилось болото. Ни кровати, ни спальни, ни фанерной двери, ни света из города за стеклом — ничего. Она была в темноте, в каком-то тесном пространстве, бездвижная в воздухе, пахнущем землей, смертью и гниющим деревом. Пошевелишься — и пространство сожмется. Откроешь рот — он заполнится землей. Она кричала во сне, но держать форму не в природе сна. Кри слышала доносящийся откуда-то издалека шум дождя, чувствовала дыхание тепла, движение мира. Она была в земле и была землей, а во сне еще и поднималась над ней.

Глядя с высоты, Кри видела болото, но не такое, каким оно было сейчас. Она видела его до повешенья рабов и после пожаров. Видела людей, которые жили, умирали и сходили в могилу, мужчин с широкими спинами, женщин с широкими бедрами и их крепких, голосистых младенцев. Она видела невзгоды, лишения и радости, огородников и охотников, страхи и неудачи, а еще старух со своими секретами. Она видела все, но с ней было то же, что и с теми, кто, ощутив однажды яркий взрыв вкуса, остается потом с гаснущим воспоминанием, пустотой и неизбывным желанием. Однако сон ничего не давал даром. Он нес ее между деревьями и над черной водой, и, рожденный в полете, ее всю наполнял страх, всепроникающий, физический, омерзительный страх. Она снова вскрикнула от ужаса, и из далекой тьмы донеслись слова: «Ценой всегда была боль».

— Бабушка…

Кри открыла рот и почувствовала вкус земли.

Это история. Это жизнь.

— Не это. Только не это.