Без права на ошибку

…Место происшествия производило угнетающее впечатление. Всюду, куда ни кинь взгляд, — доски от разрушенных вагонов, истерзанные тела замученных железнодорожников, сломанные повозки-розвальни… Глубокий снег истоптан десятками людей и лошадей. Тут же несколько баб и мужиков в бедных домотканых армяках и в лаптях просеивают через решето снег, выбирая зерна пшеницы. В стороне от железнодорожного полотна, пряча глаза и пригнув головы, стоят около дюжины мужиков, одетых справнее и охраняемых милиционером. Кое-где едва угадываются санные следы, за ночь их почти замело снегом, и разгадать по ним направление движения подвод, увезших награбленное, невозможно.

Интуиция подсказывала Александру Ивановичу, что ни мужики, понуро стоявшие возле милиционера, ни люди, что собирали хлебные зерна, не имели прямого отношения к случившемуся. Пожалуй, нет смысла терять на них драгоценное время. Тут все гораздо сложнее, надо найти нити к тщательно сокрытому и умело законспирированному руководству врагов.

Скоро председатель ЧК окончательно убедился в правильности своих выводов.

На станции Агрыз из бесед с местными чекистами и железнодорожниками постепенно проявилась полная картина происшедшего. Оказалось, что порча вагонов, грабежи грузов, имеющих первостепенное значение, на лесном перегоне совершались неоднократно. Каждый погром и грабеж имели один и тот же «почерк». Так, всегда оказывалась заранее нарушенной телефонная связь, паровоз останавливали петардами и срывали при этом стоп-краны либо сигналили машинисту горящим аварийным факелом, требуя остановки. После того, как поезд останавливался, весь обслуживающий персонал, кроме машиниста, бандиты сгоняли в один вагон и не выпускали до тех пор, пока не заканчивался разгром вагонов. С теми, кто пытался не выполнять их требований, жестоко и немедленно расправлялись. Чтобы не быть опознанными, налетчики действовали в масках. Характерно, что ограбления совершались всякий раз, когда агрызская транспортная ЧК из-за нехватки личного состава не могла обеспечить поезд своим сопровождающим.

Продовольственные грузы перевозились в строжайшем секрете, и знать, в каких вагонах они помещаются, могло лишь очень ограниченное число людей. Тем не менее бандиты вскрывали и грабили именно эти засекреченные вагоны. Когда охрана эшелона обеспечивалась надежно, поезда продвигались без чрезвычайных происшествий.

Эшелон Сибирь–Москва тоже следовал под секретом, ему обеспечивалась «зеленая улица», и остановки предусматривались только для смены бригад и дозаправки паровозов топливом и водой. Никто, даже обслуживающий персонал, не знал состава грузов, кроме числа вагонов, не знал и маршрута.

Бригада сменилась на станции Агрыз и повела поезд на Москву, но поезд не дошел даже до Урома. Грабители, как видно по всему, не стремились завладеть ценном грузом, а хотели просто уничтожить его. Им важнее всего было лишить голодающий пролетариат столицы спасительной поддержки сибирского крестьянства. Чувствовалось, что кто-то ловко направлял действия грабителей. В этом у Горбунова не оставалось никаких сомнений. Враг, опасный и коварный враг, замаскировался где-то рядом. Но обезвредить его очень непросто, в открытую его не возьмешь, нужно отыскивать связи, может, внедриться в его логово, брать изнутри. Преступление было организовано умело.

Вот к таким выводам пришел Горбунов на станции Агрыз.

Вернувшись в ЧК, Александр Иванович срочно вызвал начальника оперативного отдела Ф. С. Бутина:

— Что поступило от первого, Федор Сергеевич?

— Судя по последнему донесению, дела у него неплохи, в доверие вошел прочно, ждет встречи с руководителем контрреволюционного подполья. Цепь связей уже установлена. Дело, по-моему, идет к концу…

— А точнее? Сколько времени ждать этого конца? — недовольно спросил Горбунов. — Ответьте мне — когда все же? Когда мы утихомирим эту контру, когда эшелоны с продовольствием будут продвигаться на запад без задержек, без ЧП?

Начальник отдела молчал, виновато подрагивали белесые ресницы, но взгляда от глаз Горбунова он не отвел. Бутин знал, что председатель мог внезапно разгорячиться и так же быстро остыть. Если подчиненный чистосердечно признавал ошибку, то Горбунов по обыкновению смягчался и говорил: «Вот то-то. Половину вины снимаю. Ошибайся, но сознавайся, исправляй ошибку — и дело поправится…»

— Что же вы молчите? Чем гарантируете, что и следующий эшелон не постигнет такая же участь? Ведь это и по вашей милости рабочие Москвы не получат хлеб из Сибири!

— Виноват, Александр Иванович, — покаялся Бутин. — Разрешите, я сам пойду на помощь первому?

— Похвально… Герой! — Горбунов развел руками, словно не находя слов. — Так, может, и мне с тобою податься? Мне тоже хочется в герои!.. Да грош цена нам с тобой, начальник оперативного отдела, если мы не сумеем, организовать людей, а все взвалим на свои плечи! Мы должны обеспечивать организацию дела, а не кустарщиной заниматься.

— Опять виноват, Александр Иванович, не то ляпнул.

Горбунов взял стул, повернул его и сел лицом к спинке, как на коня.