Просидели они часа два. Старик, испросив разрешения у постояльцев и сославшись на то, что «здесь все свои», продолжал исправно поглощать рюмку за рюмкой. Юка ушла спать, а Добрынин сидел, смотрел на деда и думал. Что-то не клеилось. Не вязалось. Дед Шаман не пытался поразить способностями, не изображал Нострадамуса… Даже теперь, выпив, он ничего не говорил о своем даре предсказателя и пророчеств не выдавал, хотя в прошлый раз полезло из него, едва лишь первую тяпнул… А ведь он должен был. Иначе может не собраться цепочка. Если дед не начнет проповеди – его не убьет испугавшийся за сохранность своих секретов Хасан. А если Шаман останется жив – захочет ли помогать Даньке-младшему глава хутора на болоте, огорчившийся и разозлившийся на Братство за смерть своего товарища? Значит, засада так и останется висеть на хвосте у Даньки. И рано или поздно…
До дома он тогда может не дойти.
Сложить два и два. Ведь ясно уже, что Зоолог был тут. Об этом говорил хотя бы рецепт снадобья против семечек одувана, полученный Ивашуровым, или «Энциклопедия животного мутагенеза», которую он с таким любопытством листал и так восхитился ею, что потом, через несколько лет, упомянул в разговоре. Не значит ли это, что встреча с Зоологом как-то повлияла на деда? Повлияла так, что он возомнил себя Шаманом? Что же тогда говорил про него Николай Иванович? С дьяволом встретился?..
И здесь Добрынин понял, что ради спасения Даньки, снова, как и с Барыгой, он должен подтолкнуть человека к смерти. Дед должен поверить, что у него есть такой дар. И внушить это должен был именно Добрынин.
Но как?.. А никакого иного средства, кроме как запугать, у него не было. И не просто запугать – нагнать жути, таинственности, заморочить голову, внушить! Хотя это, кажется, не так и трудно будет. Старик и без того по углам оглядывался, когда про Непутевый тоннель говорил. Не развить ли тему?..
Выкушав четверть бутыли, Шаман ушел на боковую. Состояние его сейчас было, пожалуй, наиболее благоприятным для внушения: еще не совсем пьян, но уже изрядно навеселе. Мозги хоть и работают, но критичность мышления алкоголем до минимума снижена. А если еще и верующий…
Подождав, пока он утихнет в своей комнатушке, Добрынин начал действовать. Единственное, что ему было необходимо – рога. Обычные рога обычного копытного. Если старикан охотник, так неужели в хозяйстве рогов не найдется?..
Обшарив дом, ничего похожего он не обнаружил. Вышел на двор, решив пошурудить в сарае. Под ноги, выскочив из-под крыльца, ткнулся серый пушистый тявкающий комок. Присев, Данил погладил мелкого Лохмача, почесал пузо… Непривычно было, как-то даже чудно. Совсем с другими собаками он обычно дело имел. Лохмач, облизав ладонь, укатился обратно в конуру. Еще не сторож, нет. Мелок слишком. Не понимает пока, что двор надо от чужаков охранять… Оно и к лучшему, лишнего шума не будет.
Рогов в сарае оказалось не одна и не две пары, а целый завал. Чуть покопавшись, выбрал бычьи. Основательные. В модуле КАМАЗа прикрепил их к шлему, полюбовался результатом – неплохо. В совокупности со шлемом, который сам по себе злобное выражение имеет, да с комбезом… Да в темноте… Как бы старикан богу душу не отдал.
В доме было темно, горели только свечи на столе, которые для гостей выставил старик. Добрынин, подхватив пару, прошел через гостинную в его комнатушку. Шаман безмятежно похрапывал, разбросав в сторону руки и запрокинув голову на подушке. Заработал сегодня, можно спать со спокойной душой… Поставив свечи на прикроватный столик, Добрынин наклонился и потряс хозяина за плечо. Реакция была что надо. Он примерно представлял как выглядит со стороны. Комната, погруженная в полутьму, колеблющиеся огоньки свечей – и огромная черная рогатая фигура, нависшая над кроватью. Дед, продрав глаза, рявкнул в голосину – и, одним прыжком отлетев в самый угол, так и остался сидеть там, расплющившись вдоль стены и вылупившись на пришельца из ада.
И Добрынин врезал по-полной.
– Бабка твоя привет передает, – прогудел он гулко сквозь маску. – Заждалась тебя… Нехорошо получилось, ой нехорошо… Не по-божески.
Эх и проняло! Дед поперхнулся, закашлялся… Лицо словно восковое, мертвое. Вцепившись побелевшими пальцами в одеяло, он во все глаза смотрел на чудовище у своей кровати.
– Ждет она тебя, Анютка твоя, – замедляя речь, продолжал вещать Добрынин. – Знает, что скучаешь, тоскуешь… И она тоже соскучилась. Любила тебя очень. А ты что сотворил?.. Но – не держит зла. Потому и не приходит к тебе бесплотная, не мучает. А должна бы. Куда ты ее кинул? В гать? В болото?
На старика страшно было смотреть – нижняя челюсть дрожит, глаза по полтиннику, руки ходуном ходят…
– Ты кто?! Кто такой?! – севшим голосом просипел он. – Откуда знаешь?!..
– Я все про тебя знаю, Шаман. И что в твоей жизни было… и что будет…
– Как?.. Как ты меня назвал?!..
– Сам знаешь, как назвал, – пристально глядя на него, медленно, размеренно, значительно сказал Добрынин. – Как брат твой тебя в детстве называл – так и я называть буду. Теперь это второе твое имя. Уж мне ты можешь поверить.