– Я маленький был. Не помню. Да, наверно, не очень. Орал, наверняка. Вырывался… Я видел несколько раз, как ювенальная группа работает. Когда в семью такую приходят. Кричат они, дети-то. Вырываются… к мамке на ручки… Если мелкие – так и вообще… Тяжело смотреть. Но так и что? Пройдет год, два – он и забудет. И будет в детдоме расти, горя не зная. Там ему все объяснят, растолкуют, позаботятся. Нормальным, правильным членом общества станет!
Данил молчал. Он просто не знал, что сказать. Набрал было воздуха в легкие, чтоб разразиться долгой возмущенной речью, но поперхнулся и замолк. Что он мог доказать сейчас? Что можно было вообще доказать этому человеку, которого с детства воспитывали во всем этом дерьме? Которому уже все
– Ладно… – проглотив, наконец, желание высказаться длинно и матерно, после долгого молчания ответил Добрынин. – Понял я твою точку зрения… Можешь не продолжать. Закрыли тему.
Николас удовлетворенно кивнул – видимо решил, что убедил человека, сделав еще один шаг к успешному рекрутированию.
– Ну и как тут вообще народ обитает? С такими-то порядками?..
– Нормально обитает, – уверенно ответил Николас. – Вы, если согласитесь с общиной контракт подписать, сразу гринкарту получаете. Это значит хоть и не граждане еще, но вид на жительство есть. И если хорошо работать и быть на хорошем счету – через десять лет гражданство.
– И что, востребовано?
– А то как же! ОАО – община богатая. Живем спокойно, не бедствуем. Работа есть, платят хорошо. А еще до Войны в районе Андреевки – это километров двадцать ниже Чердаклы – нефть нашли. Не знаю уж, что там Администрация планирует, но тот район тоже под контролем держат. Не просто так, наверно…
– То есть, идут люди в общину? – уточнил Добрынин.
– Идут. Я тебе как рекрутер могу это авторитетно заявить. Причем знаешь… Странно, конечно – но нам это даже еще и лучше: в последние полгода, начиная с осени, прямо потоком пошли. И все больше – матерые мужики, бессемейные. По одному, по два, группками… В основном к военным. Человек двести уже набрали, скоро по батальону полностью вакансии закроют.
– Да?.. Странно… – удивился Добрынин. – И впрямь интересный какой-то поток…
– Мистер Райерсон – это шеф мой – говорит, что это нормально. Это – показатель. Вести-то о нашей общине расходятся все дальше и дальше. И все больше и больше народа у нас поселиться хотят. А ты говоришь – порядки не те…
– Ну, может быть, может быть… – с сомнением пробормотал Добрынин.
– Да не может быть, а точно! – с абсолютной верой в это, кивнул парень. – Дай только время. Раньше была русская Америка, а теперь – американская Россия будет. Не сразу, конечно, – но будет. Обязательно будет!
И тут терпение Добрынина как-то сразу и закончилось. Копилось-копилось в душе… Сначала неприязнь, потом отторжение – а теперь и до брезгливости дошло. И – через край, водопадом. Как говно из выгребной ямы.
Не будет у вас, ребята, американской России. Хрен вам по всей физиономии. Насмотрелся. До блевотины нагляделся и наслушался! Одного вечера в кабаке хватило, чтобы все увидеть и понять. Береговое Братство – серьезный противника. Очень серьезный! Но хотя бы – достойный. Достойный того, чтоб в нем врага видеть! А пиндосия эта ваша, ОАО – мерзость, падаль и гниль. И чтобы эта клоака здесь, в его стране, расти начала?! Да не бывать этому!
Добрынин поднялся. Нашарил в кармане рожок, вытащил, выщелкнул тройку пять-сорок пять – и бросил на стол перед удивленно взирающим на него парнишкой.
– Бывай, браток. Нечего мне тут у вас делать. Извини, если время отнял – не знал, куда попал. Успехов тебе желать не буду, не хочу я тебе успехов. Поэтому просто – прощай.
Развернулся – и, расталкивая веселящийся вокруг народ, быстро пошел к выходу. И тогда сзади, пробиваясь через шум и музыку, послышался жалобный выкрик рекрутера: