Без права на ошибку

Пока Юка загоняла машину во двор, мужичек готовил свое плавсредство – моторную лодку средних размеров. Согнав в одну кучу свое семейство – четверых сыновей возрастом от пятнадцати и до тридцати и супругу – долго говорил, выдавая какие-то наказы. После этого четверо сынов, впрягшись в тележку, на которой размещалась лодка, потащили ее вниз по дороге, к реке, а следом за ними потопали капитан и пассажиры.

– Как там в городе-то? – пользуясь возможностью добыть лишнюю информацию, принялся за расспросы Данил. – Говорят, воюют тут у вас?

– Воюют… – протянул мужик. – Сколько лет уже прошло, а все не уймутся… Да, постреливают изредка…

– Может, причина серьезная?

– Ну это как посмотреть… Тут, вишь ты, в чем дело… На левом берегу общин несколько. Между собой хоть и не дерутся, но и дружбы особой тоже нет. Так, соседствуют, торгуют помалу… И одна из них, из общин-то, – остатки от тридцать первой ДШБ, которая в городе до всего этого бардака стояла. Гвардейская десантно-штурмовая бригада. Серьезные ребята, они в Грузии в две тысячи восьмом воевали. Нормально так выписали, и при том потерь почти не было. А на правом берегу – америкосы! Понял, да?.. Остатки от морпехов, которых тут на аэродроме «Восточном» перед самым началом высадили. Тогда, понимаешь ли, десантуру эту, тридцать первую ДШБ, самых первых на пиндосню и бросили. Еще за день до Удара. Задача была – выбить морпехов с аэродрома. Бросили пацанов, считай, в мясорубку, без артподготовки, без нихера!.. Но те-то уже закрепились – а этих прямо так кинули. Ну и, понятное дело, покрошили их серьезно. Хорошо, если половина из боя вышла. Но и морпехам тоже досталось, люди говорят – щемились они от наших пацанов, как овцы! А потом война, бардак, разруха… Но ребята до сих пор помнят. Так что ни правым на левый берег, ни левым на правый ходу нет. Хотя, бывает, переправляются выше или ниже по течению, щиплют друг дружку. Вялотекущая такая войнушка идет…

– А мы как же пойдем? – озадачился Добрынин. – Долбанут из пулемета посредине реки – и все, не укроешься.

– Да не, не долбанут, – даже под респиратором было видно улыбку мужика. – Меня-то знают. У меня нейтралитет.

– Это с чего ж?..

– Ну, мы-то не десантура, – развел руками лодочник. – Америкосы деловые отношения понимают. Говорят: хороший бизнес у тебя, Алекс. Алексей Петрович я, кстати, будем знакомы… Туда-сюда переправил – оплату получил. Сиди, не напрягайся, вози туда-обратно…

– То есть ты, вроде как, доверенное лицо? – уточнил Добрынин.

– Да нет, какое там. Говорю же – нейтралитет я. Если нужно кого отсюдова туда перебросить – везу. Оттуда нужно – обратно везу. Вот и весь сказ.

– Значит, контакты все же налажены?

– Ну, знамо дело. Стрелять сразу не будут, не волнуйся. Но с патрулем обязательно встретитесь.

– А наши как реагируют? – спросила Юка, и в голосе ее Данил уловил еле слышное презрение. – Америкосам помогаешь?..

– Наши – это кто? – усмехнулся мужик. – Городские, что ль?.. Какие они мне «наши»… Наши для меня – это вон пацаны, да жена. Вот они для меня и есть «наши». А на остальных я плевать хотел. Жить как-то надо… Сколько уже… Тринадцать лет прошло. Нет уже не наших, не ваших.

– Ну ты – ведь русский?

– Русский, – кивнул мужик. – А тут как… Либо ты очень русский и тогда подыхать ложись; либо ты хоть и русский, но у тебя семья. Так что мне, русскому, деваться просто некуда. Вот собрались бы все вместе, да врезали им. Тогда и я бы пошел. А так… Один я тут. Подойдут на катере, всадят зажигательным и все! И буду я, русский, в своей избе заживо гореть. И семья со мной.