Без переводчика

В Белграде повсюду цветы. Они в вазонах, расставленных по обочинам улиц, в декоративных стаканчиках, прикрепленных к тонким фонарным столбам., Прежний Белград был невеселым городом, и тем заметнее сегодня желание украсить его, заставить улыбаться. Новые хозяева ухаживают за своим городом с нежностью и с хорошей выдумкой.

Именно с выдумкой! Она проявляется и в рекламе социалистических фирм, соревнующихся между собой, и в скульптурах, и в архитектуре. Страна, веками скованная, жаждет творить свое! За городом строится стадион — глубокая, врытая в землю воронка на восемьдесят тысяч мест. Вот коттеджи в парковом пригороде, построенные кооперативами и заводами. Каждый домик в своем стиле — хорошенький, пронизанный светом.

В Белграде повсюду ощущаешь торжество народной победы, — вот главное, что надо о нем сказать.

С волнением входишь на кладбище воинов-освободителей. Каменный рельеф у ворот изображает вступление советских войск в Югославию, радостную, братскую встречу. Надгробия суровы, как скалы балканских вершин, поверхность плит отполирована лишь там, где высечены имена павших, — югославов и наших бойцов.

«Непознати борац», — читаешь на глыбе гранита. Кто он? Верно, русский, похороненный среди однополчан в далекой, но дружеской земле. Он тоже не забыт, югославская мать усыновила его посмертно, вот свежие цветы, положенные ее рукой…

Возле кладбища, как бы в почетном карауле, стоят три высотных здания, три гвардейца в парадной — белой с голубым — форме.

На горе Авала

Есть еще могила неизвестного солдата за пределами города, на горе Авала.

Шоссе на Авалу, бегущее мимо деревьев-великанов парка Топчидер, мимо новеньких приветливых коттеджей, прежде было для многих последним, смертным путем. На выступе горы ненасытно поглощал жертвы гитлеровский концлагерь Яинцы.

Автобус бодро берет крутой подъем. На пригорке показывается памятник — кусок лагерной стены, сложенный из крупных каменных кубов. А в нескольких шагах от него юные деревца, ромашки на лужайках… И страшное прошлое этого места кажется мрачной легендой. Восемьдесят тысяч казненных и замученных…

Дальше дорога еще круче, она петляет, вспарывает лес извилистым лезвием. Вывеска любезно приветствует вас сербско-хорватским «Добро дошли!» — «Добро пожаловать». Впереди видна вершина Авалы, свободная от леса, и на ней коричнево-серый каменный четырехугольник строгих классических пропорций. Внутри, под двускатным кровом, в полумраке, монументальные фигуры.

Неведомы ни имя, ни национальность солдата первой мировой войны, лежащего под памятником; никто не знает, серб он, хорват ли, македонец… Но все народы-братья признали его своим. На надгробии каменные изваяния шести былинно величавых женских фигур. Они олицетворяют шесть социалистических республик Югославии: Македонию, Хорватию, Сербию, Словению, Боснию и Герцеговину, Черногорию. Они сходны между собой, как сестры, их торжественные одежды различаются скупыми национальными деталями.

Это не только печальное надгробие, но и символ народного бессмертия и силы. И в этом памятнике, как и в том, что высится над Калемегданом, чувствуешь торжество победы.

Так мы снова встретились с Мештровичем.

Теперь лишь его скульптуры живут среди людей: великий зодчий недавно умер. Далеко от своей родины, за океаном… Жизнь у него была сложная, трудная вроде дороги на Авалу — изломанной, пробивающейся сквозь чащу, сквозь тени зловещего прошлого…

Родился он на берегу Адриатики, в захолустном городке, придавленном громадами соборов. Отец — бедный поденщик — определил мальчика в подручные к каменотесу. В мастерской делали могильные плиты, кресты. А юный подручный мечтал о большем, Ему виделись отважные юнаки, древние славянские витязи, высеченные из камня родных гор. Юнаки и их предводитель королевич Марко — герои злополучной битвы против турок на Косовом поле.

Впоследствии, став скульптором, Мештрович высек фигуры витязей, но мечту его жизни — создать памятник павшим на Косовом поле — осуществить не удалось. Влюбленный в красоту нагого тела, Мештрович не одевал своих юнаков. Мускулы их выпирают резко, от изваяний веет первобытной грубой силой. Сильными ударами он словно вырубал богатырей из скалы.

Он же создал и «Девушку с лютней», украшающую столичный парк. Впрочем, Мештрович никогда не стремился украшать. Как-то не вяжется с ним это слово… Смотришь на скульптуру и раздумываешь: радуется девушка, перебирая струны, или грустит? Ведь, пожалуй, ее мелодия — это та же песня о Косовом поле, торжественная песня о подвиге. Не чудо ли это? Черты лица, чем-то напоминающие иконный лик, лишь намечены, вся фигура схематична, резец как будто не нанес психологических деталей. И все-таки камень поет!

Однако Мештрович всегда мечтал о монументах, о героических ансамблях, он по духу своему был сказителем, перелагавшим национальный эпос на язык скульптуры. Но, увы, из всех замыслов этого рода в королевской Югославии был осуществлен только один — сооружен знакомый нам памятник на горе Авала.