— Как говорят, пошло с молотка, растащили неизвестно кто и куда. Мы поздно хватились, узнали о ее смерти только через месяц. Но я глубоко убежден: Гилевский не выпустил бы из рук этот пакет, он был помешан на Диомиди.
— А вы?
Чаусов словно споткнулся. Потом сказал:
— Я всю жизнь занимался этим. Для меня Челлини, Фаберже, Диомиди, их творчество — наука. Существует же наука о бесценных полотнах великих живописцев, великих скульпторах.
— В докладной Гилевского на имя директора он возражает против издания юбилейного сборника, посвященного Диомиди и что-то считает вашими фантазиями. О чем речь?
— Исполняется 100 лет со дня рождения Диомиди и заканчивается сорокалетний срок запрета его дочери на вскрытие этого злосчастного пакета. Я предложил издать юбилейный сборник, высказал предположение, что пакет все-таки существует, его надо опять искать.
— По вашему мнению Гилевский утаил пакет. Зачем? Какой в этом смысл?
— Для меня существовало лишь одно объяснение…
— Почему «существовало», почему в прошедшем времени? А сейчас разве изменилось ваше мнение?
Он как бы оглянулся, удивленно посмотрел на нее, затем пришел в себя, сказал:
— Форма глагола здесь не существенна. Так вот мое объяснение: Гилевский на протяжении десятилетий был властелином сокровищ. Представьте себе: один на один с ними. Год за годом. Он привык к мысли, что это все принадлежит ему. Он царь в царстве прекрасных теней, и никто на это не посягает. И это укрепило его в мысли, что такое положение нормально, а, значит, он наделен волей ни с кем не делиться.
— Что ж, психологически такое объяснение допустимо. Но давайте вернемся к реалиям. Вам известна такая фамилия — Кевин Шобб?
— Да. Это крупный ювелир в Штатах, у него разветвленная сеть магазинов и мастерских. Дело унаследовал от отца.
— Что по-вашему могло связывать Гилевского и Шобба?
— Возможно, взаимный интерес к Диомиди. Не случайно же Кевин Шобб настоял, чтобы как эксперта пригласили Гилевского в связи со скандалом на аукционе.
— Где вы были 21-го июня между семнадцатью и двадцатью одним часом?
Все время двигающиеся глаза Чаусова остановились, он так пристально уставился в какую-то точку за спиной Паскаловой, что ей хотелось оглянуться, посмотреть, что там. Страсти его вроде утихли, и он спокойно ответил:
— В названное вами время я был на выставке старинной мебели в историческом музее. С Жаданом Святославом Юрьевичем. С восемнадцати до двадцати. Потом пошел домой.
— Ну хорошо, Алексей Ильич, мы, видимо, устали друг от друга. На этом давайте закончим, — сказала она.
Он пожал плечами, мол, как угодно…
Когда Чаусов ушел, Кира подумала: «Мне нужно узнать как можно больше о Диомиди, об этом исчезнувшем пакете, содержимое которого, как утверждает Чаусов, никто не знает. Лишь тогда я смогу определить точнее круг заинтересованных лиц, понять, имеет ли этот исчезнувший пакет какое-нибудь отношение к смерти Гилевского или то, что говорил Чаусов — просто беллетристика, которая будет меня только уводить в сторону».
В момент этих раздумий ее и застал стремительно вошедший Скорик.
— Хорошо, что вы еще здесь! — с порога сказал он.
— Я не собиралась уходить, — ответила она. — У меня назначена встреча еще с одним человеком.
— Я принес вам интересную новость: у Гилевского есть дальний родственник. Его фамилия Пестерев!
Кира обомлела.
— Откуда вам известно? — наконец спросила она.
— Сообщил мой подследственный. Он его приятель. Надо доставать этого Пестерева!
— Он в отпуске, — сказала Кира. Сообщение Скорика ошеломило ее. Считалось, что Гилевский абсолютно одинок. И вдруг возник родственник, да не кто-нибудь, а шофер Вадим Пестерев, чей телефон был записан на клочке бумаги, обнаруженном Джумой в кармане пальто Гилевского!
— Кто он этот Пестерев? — спросил Скорик.
— Шофер на инкассаторской машине. Вы будете его допрашивать как свидетеля по вашему делу?
— Так, кратенько, для уточнения. Ничего особенного я от него не жду. Ни улучшить, ни ухудшить положение моего подследственного он уже не сможет.
— Я к тому веду речь, что может вы мне тут поможете.
— Каким образом?
— Если я начну его допрашивать, ясное дело, он поймет в связи с чем, насторожится. Вы же будете вести с ним разговор о вашем подследственном. Вверните ему несколько вопросов, интересующих меня.
— Неплохая мысль. Вы попросите Агрбу, чтоб он, во-первых, точно установил, когда Пестерев ушел в отпуск и когда убыл из города. И, во-вторых, чтоб не прозевал, когда Пестерев вернется.
— Пожалуй.
— Мне никто не звонил?
— Нет.
— Ладно, пойду к Щербе доложить, — Скорик вышел…
До сих пор Паскалова не имела никакой четкой версии, просто по методике просеивала персоналии профессионально и по интересам стоявшие ближе всего к Гилевскому. И если не надеялась выудить что-то конкретное, то, как полагала, не без пользы «ввинчивалась» в среду людей, близких к Гилевскому. Теперь же возникло новое звено, в каком-то смысле инородное родственник Гилевского Пестерев, да не просто родственник, а приятель убийцы, дело которого ведет Скорик…