«Без меня баталии не давать»

   — Как только заключу мир с султаном, тогда и начнём, — пообещал Пётр Августу.

Бумаги писать не стали. Чего та бумага может значить между двумя друзьями? Решили скрепить свой пока тайный союз по-другому, почти по-братски. Поменялись одеждой — кафтанами, шляпами и даже шпагами, хотя королевская шпага была куда хуже царской, очень грубой работы.

   — Эку дудору выменял, — проворчал Меншиков, но этим и ограничился, дабы не сердить «мин херца».

Нет, не обаятельный Август толкнул Петра на этот союз, не его страстные речи, а обстоятельства. Антитурецкий союз разваливался, и надо было искать других союзников, другую опору и менять даже направление интересов «с зюйда на норд», как выразился сам Пётр. Август просто подвернулся в нужное время и угадал и угодил сокровенным мыслям царственного друга.

Проведя с королём три дня и отдохнув несколько душой, Пётр поехал на Замостье, где пани Подскарбная, польщённая приездом высокого гостя, устроила торжественный обед, на котором к Петру подсел папский нунций и стал хлопотать о свободном проезде через Россию католических миссионеров в Китай.

   — Пожалуйста, — великодушно разрешил Пётр. — Но только чтоб среди этих католиков не было французов.

Не мог Пётр забыть интриги французов в Польше да и в Голландии, не мог забыть и простить так просто.

В Томашеве он посетил католическое богослужение и охотно принял благословение от священника Вота, которого знал ещё по Москве.

   — Ваше величество, — сказал Вота, — я надеюсь, что вы с королём Августом наконец-то прикончите Турцию.

На что Пётр, улыбнувшись, отшутился:

   — Шкуру медведя, святой отец, делят лишь после убиения медведя.

В Брест-Литовске Пётр остановился у Виленской кастелянши, куда явился некий прелат Залевский представиться царю и побеседовать с ним.

   — Что-то на меня католики навалились как мухи на мёд, — проворчал Пётр.

   — Небось в свою веру хотят тебя, — хихикнул Меншиков.

Но Залевский, в отличие от осторожных Вота и нунция, решил сразу брать быка за рога:

   — Если вы истинно верующий, государь, вы должны наконец признать, что Греческая церковь схизматическая.

Пётр мгновенно изменился в лице и молвил негромко, но внятно:

   — Монсеньор, благодарите Бога, что вы сие молвили не в России, там бы вы за это поплатились головой. И далее я не желаю с вами разговаривать. Оставьте нас.

Залевский разинул рот от удивления, пришлось Меншикову указать ему на дверь:

   — Не понял, что ли, монсеньор? Отчаливай.

Наконец-то въехали в Россию, и Пётр стал всё более и более смурнеть. После Смоленска даже Меншиков не решался прерывать размышления своего спутника, потому как рядом сидел уже не бесшабашный бомбардир или капитан, а царь всея Руси, самодержец и повелитель. И, видно, тяжёлые мысли ворочались в его голове, недобрые.

Москва ждала его и боялась, догадываясь, с чем едет самодержец, что везёт в сердце своём.

Лишь когда засияла в августовской дымке золотая голова Ивана Великого, разомкнул царь уста, сказал с горечью:

   — Эх, Русь... Уезжал от крови и ворочаюсь к ней же[79].

И Меншиков понял: грядёт розыск.

Часть вторая «БЕЗ МЕНЯ БАТАЛИИ НЕ ДАВАТЬ» 1707-1709 гг.

1 Военный совет в Жолкве

Царь Пётр Алексеевич сидел во главе длинного стола в простенке между двумя небольшими окнами, за которыми угасал короткий зимний день. На столе горело несколько свечей, воткнутых в тяжёлые бронзовые шандалы.

За столом о правую руку от Петра находился светлейший князь Александр Данилович Меншиков в напудренном взбитом парике и в бархатном камзоле, изузоренном даже по рукавам золотистой вышивкой. Напротив светлейшего через стол сидел неподвижно, словно глыба, фельдмаршал Борис Петрович Шереметев[80], вдумчиво жуя старческими губами. Платье на нём было не первой свежести, но, судя по всему, Борис Петрович, проводивший большую часть жизни в походах и баталиях, не придавал этому значения.

Далее сидели генералы Голицын, Флюк, Боур, Гольц, Инфлант, Репнин[81], Алларт и на самом конце стола инженер Корчмин.

   — Ну что, господа генералы, позвольте начать наш конзилиум, — сказал Пётр, оглядывая всех быстрым пронзительным взглядом. — Как мы полагаем, король Карлус[82] в грядущее лето выступит со своей армией из Саксонии, и путь у него один будет — на нас. В Саксонии он изрядно подкормился, рекрутами пополнился, теперь нас добывать станет.

   — В том и союзничка нашего заслуга немалая, — заметил Меншиков с сарказмом.

Пётр взглянул на него не с укором, скорее с сочувствием:

   — Что делать, светлейший, и я давал королю Августу деньги изрядные. Дачею денег и беду себе купил.

   — Я давно говорил, Пётр Алексеевич, худой он союзник. Горазд просить, а воевать кишка тонка.