«Без меня баталии не давать»

   — Ни-ни. Только потанцевал.

   — Ну, Пётр, я тебя не понимаю. Аврору надо было лишь поцеловать, и она мигом сдаётся. Эх, жаль, меня там не было. Я б тебе таких розанчиков предоставил.

Петра отчасти утомляли эти рассказы о похождениях Августа, и он говорил Лефорту, переводившему всю эту болтовню с немецкого:

   — Франц, скажи ему, давай, мол, поговорим о деле.

   — О деле? Пожалуйста, — соглашался с удовольствием Август.

Выслушав все перипетии с венскими переговорами, он говорил:

   — На кой чёрт тебе этот старый хрыч Леопольд? И к чему тебе Чёрное море, Пётр? Что ты с ним будешь делать? Чёрное море — это бочка воды, а затычка у султана.

   — Но нас сотни лет донимают крымские татары. Житья от них нет.

   — Согласен, татары — заноза в заднице. Но ведь тебе море нужно. Верно?

   — Верно.

   — И море такое, с которого ты мог бы плавать по всему свету. Угадал?

   — Угадал.

   — А в Черном куда тебе плыть? В Константинополь, к султану на рамазан?

Когда остались наедине, Август заговорил более откровенно:

   — Тебе нужно Балтийское море, Пётр. Через него ты можешь плыть куда хочешь, хоть в Америку.

   — Знаю я, что нужно. А как взять?

   — Шпагой, как ещё. У турок отбил Азов. Что, не под силу у шведов Нарву отобрать? Насколько мне известно, она раньше ваша была.

   — Там много кой-чего нашего было. Например, крепость Орешек на Неве русские строили.

   — Вот видишь. Ты пойдёшь своё отбирать.

   — У нас со шведами мир, вот какая штука, Август. Мы вроде друзья.

   — Австрийцы тоже тебе друзья были. На три года, говоришь, союз заключили военный. А продержались лишь год. И ничего. Император небось и в очи тебе смотрел честными глазами.

   — Смотрел, Август, смотрел. И сочувствовал даже.

   — Как я понял, антитурецкий союз ваш на ладан дышит.

   — Пожалуй, так.

   — А если на шведов соберёшься, то я с тобой буду. Я твой лучший друг. Саксонская армия хоть сейчас готова в бой, а поляков заставим воевать на нашей стороне. Куда они денутся?

   — А ты знаешь, Август, курфюрст Бранденбургский почти то же, что и ты, мне предлагал.

   — Ну вот видишь, нас уже трое будет.

   — Это надо хорошо обдумать, Август. Пока у меня с турком война, я не могу выступать против шведов. Сам понимаешь.

   — Понимаю. Замирись с султаном, натяни нос Леопольду. Они ведь против Франции хотят выступить с Англией и этой проституткой Голландией. А войну с султаном хотят на тебя спихнуть. А ты возьми да и замирись с ним, вот они тогда и почешутся. Ведь султан тогда не преминет Леопольда за задницу укусить. Думаешь, он ему простил поражение при Зенте?

   — Пожалуй, да. Но и на меня султан наверняка сердит за Азов.

   — Но при Зенте у него потерь было неизмеримо больше, чем при Азове. Не зря после этого они у Вены мира запросили. Дыру заткнуть нечем, новые янычары не наросли.

Да, что ни говори, а лучший друг Август умел убеждать, не стесняясь в выражениях. Складно у него получалось. И Пётр невольно ловил себя на мысли, что прав его новый друг, кругом прав. Надо добиваться Балтийского моря.

Обидно, конечно, сколько трудов положено на завоевание Азова. Да и сейчас в Воронеже стучат топоры, спускаются корабли на воду — всё для того, чтоб удерживать Азов, чтоб грозить султану. Впрочем, угрожать ему всегда придётся. Иначе и мира от него не дождёшься, да и крымский хан будет потише себя вести.

Новое направление — Балтийское — они обсуждали с глазу на глаз, тайком. Слишком уж резкий поворот получался. Поехали добывать союзников на Турцию, а обрели желателей на Швецию.

Помимо переговоров закатывали пирушки, на которых если и затевался деловой разговор, то более ругательный по адресу Леопольда, о Швеции ни слова.

Устроили смотр войскам Августа, который вместе с королём принимал капитан Питер, а когда полки пошли маршем перед ними, то этот самый капитан Питер, схватив драгунский барабан, лупил в него столь чётко, что солдаты в строю невольно подтягивались и держали шаг.

Не обошлось и без стрельб. При стрельбе из пушек капитан Питер ни разу не промахнулся. Август был даже расстроен: из десяти выстрелов только два удачных было.

Зато когда начали стрелять из ружей, тут Август обошёл капитана и радовался этому как ребёнок. Едва не прыгал.

Вечером, когда укладывались спать, хитрый Ментиков спросил Петра:

   — Мин херц, а на кой чёрт ты из ружья мазал?

   — А что, заметно было?

   — Может, для короля и незаметно, но я-то тебя знаю.

   — Понимаешь, Алексаха, он человек самолюбивый. После пушечной стрельбы чуть не плакал от обиды. Надо было утешить парня, всё-таки союзник.

   — Союзник, — скривился Меншиков, — из чашки ложкой.

   — И такой, Алексаха, годится, помяни моё слово.

Что бы там ни говорил Меншиков, а Август Петру нравился. Здоровый, высокий, сильный, весёлый, выпить тоже не дурак. По всему видно, за Петра готов в огонь и в воду.

   — Ещё бы, — ворчал ночью Меншиков. — Кто ему корону добыл?

Конечно, и Пётр понимал, откуда такая приязнь у Августа к нему, но всё равно был рад, что нашёлся союзник верный. Пусть пока на словах, но, кажется, надёжный.

Именно на словах, да и то втайне от всех, договорились они готовиться к войне со Швецией.