Без черемухи

   Выбрали Кубанова, бывшего председателя, которого по приказу из города сняли с места за превышение власти. Этот человек был рожден для власти и, побыв полгода председателем, нашел свое истинное призвание. Он верил, что без строгости и порядка не может идти никакое дело. Был оскорблен, когда его сняли. А когда выбрали в заведующие, он только сказал:

   -- То-то, черти, поняли теперь...

   Сделавшись заведующим, он показал во всей силе, что такое власть даже на таком посту, как заведующий потребительской лавкой. Когда покупатели подходили к лавке, у них зубы начинали стучать, как будто они шли не за товаром, а к прокурору, который вывернет им всю требуху наизнанку и вымотает кишки.

   Кубанов всегда сидел и читал газету. При входе какой-нибудь старушки, не опуская газеты и не глядя на покупательницу, кричал:

   -- Что надо?

   -- Ась?

   -- Говори, зачем пришла?

   -- Я, батюшка... мне, батюшка...

   -- Что?! Говори проворней, чего мнешь! Что у тебя, язык отнялся? Ну?

   -- Хунт керосину...

   -- А откуда твой сын деньги берет? Я вот доберусь до вас, обнаружу. Все наружу вытяну. В церковь ходишь? Попа на дом принимаешь? Да ты, брат, не заикайся, а говори! Налог заплатила? Нет? А откуда же у тебя деньги? Я, брат, все знаю. В сберегательную кассу кто ходил? Мне отсюда все видно! Обо всем будет доложено. Вот твой хунт керосину. Получай и в другой раз не попадайся.

   Старуха выкатывалась без памяти из лавки и всю дорогу крестилась и оглядывалась.

   Кубанов смотрел на свое назначение, как на право вникать во все области жизни граждан, и относился к покупателям, как начальник к подчиненным, от которых требовал прежде всего проявления страха.

   Самое большое удовольствие для него было видеть, как они трепещут от страха и как язык у них сразу делается суконным от одного его окрика.

   Дело свое он тоже презирал, как и Афонька, ставил его на последнее место. А на первом у него была строгость и порядок. К потребностям покупателей относился тоже с презрением и на их требования смотрел, как на блажь.

   -- Что ж ты мне даешь, я чаю просила,-- говорила какая-нибудь молодка.

   -- Бери, что дают. Нету чаю. Не ройся. Принудительно бери, а то плохо идет! Не разговаривать, а то будет доложено. А тебе чего?

   -- Керосину,

   -- Напротив, через дорогу.

   У этого заведующего ревизия нашла полный порядок в отчетности, но и полный застой в торговле. Товару никто не брал, несмотря на то, что правление снизило цены на 20% против Фомичева.

   -- Фомичев, а ты жив еще? -- спрашивал кто-нибудь.

   -- Живы-с,-- отвечал Фомичев, стоя на пороге и снимая картуз.

   -- А как же ты торгуешь-то? Там на 20% сбавили.

   -- Бог помогает.

   -- Ну, что за черти окаянные, это кулачье! Прямо черная магия какая-то,-- говорил, покачав головой, спрашивающий.-- Чем же тебя доконать, Фомичев?

   -- Вам видней,-- отвечал Фомичев.

   И когда официально, в ударном порядке, была объявлена война частной торговле, стало очевидно, что Фомичеву приходит конец.

   На него наложили такой налог, что все ходили и говорили:

   -- Теперь крышка. Вот это борьба, так борьба. Теперь подрывать не будет. Если это заплатит, тогда еще столько же наложить надо.

   -- Что, не выдержишь, Фомичев? Конец, брат, тебе?

   -- Что ж сделаешь-то,-- отвечал Фомичев.

   А так как денег у него не хватало, то отобрали весь товар.

   -- Вот теперь поторгуем. Кого бы это в заведующие угадать, получше выбрать? Надо такого, чтобы операции мог производить.

III

   Третьим заведующим выбрали Зубарева, бывшего заведующего волостным финотделом, который до того был доверенным какого-то магазина в Москве, но получил расчет за широту кругозора, по его объяснению.

   Зубарев -- человек с сильно зализанным бобриком и всегда тревожно-возбужденным лицом, которое он постоянно вытирал комочком платка, как будто пробежал без передышки верст десять, и поминутно задирал вверх бобрик маленькой щеточкой.

   Войдя первый раз в лавку, он окинул полки глазами и бросил:

   -- Операций не вел. Это сиделец, а не заведующий был. Все дело в операциях. Помещение ни к черту! Строиться надо.

   Строиться ему не дали, но отвели под лавку народный дом. Зубарев выломал стены, вставил цельные окна, завел стулья для посетителей, устроил несколько отделений и накупил таких товаров, каких прежде не видывали: шляп, картин в рамах, зонтиков. И даже зачем-то один цилиндр.

   Когда у него спрашивали, зачем это, он отвечал:

   -- Вы бы посмотрели у Мюр и Мерилиза, там еще не то есть. А то вы сидите на одном керосине, больше ни черта не знаете. Вас обламывать надо.

   -- А что ж ты так размахался, откуда денег будешь брать?

   -- А операция на что? У вас операций не делали, вот товар и дорог был, да заваль целыми месяцами лежала.

   Для операций потребовалась лошадь с экипажем на рессорах.

   Часто на этом экипаже приезжали какие-то люди. Зубарев показывал им, сколько у него товара, а потом подписывал какие-то бумаги. Это был первый заведующий, который со страстью был предан самому делу. Но предан был не как делец, а как художник.

   А когда пошли покупать, то увидели, что товар дороже, чем в городе.

   -- Что же это вы дерете-то так? -- спрашивали мужики.