– Вот уже и вечер, день прошел, а какой теперь день, не знаю. Ужин пришел, покушаю, дочке позвоню и спать. День спать и ночь спать. А что мне еще делать, только спать и жрать. Ох. А там как Бог даст. Бог даст день, Бог даст пищу. Бог даст мира на земле. Господи, прости меня грешницу великую, за грехи мои, ведомые и не ведомые.
вера
– Алло! Мамуличка! Доброе утро.
– Доброе утро донечка.
– Я сегодня к вам приеду.
– Зачем?
– Как это зачем? Вы что не хотите, чтобы я к вам приехала?
– У тебя там в огороде много работы, что ты будешь тратить время на меня.
– Я вам привезу огурчики, помидорчики домашние. Что-нибудь еще привезти? Что-нибудь может надо, я по дороге захвачу.
– Что, уже поспели? Ничего мне не надо, у меня все есть. Если что, мне Римка купит. Не надо мне огурцы, я их не угрызу.
– А вы их на терке натрите, такие ароматные, такие аппетитные, домашние, вкусные, свежие. Витамины с огорода.
– Ну ладно, много не вези, а то опять будешь надрываться, тащишь мне все.
– Мамуличка моя, лапуличка моя, красатуличка моя. Вера обнимала мать.
– Да была когда-то красатуличка. А теперь мне даже противно на себя в зеркало смотреть.
– А вы не смотрите. Я вот в зеркало давно не смотрю, чего я там не видела, в этом зеркале. Ложитесь, сейчас я вам массаж сделаю, вот как хорошо. Теперь лежите, отдыхайте. Дайте я фотографии семейные посмотрю. Люблю смотреть фотографии, особенно старые.
–Смотри. Может, что заберешь домой. Ольга смотрела, забрала кое-что домой. Я-то все равно ничего не вижу.
– Ух ты! Какие вы тут с отцом молодые, красивые. А мы с Валеркой такие маленькие. А это вы с отцом сидите. У вас на руках Юра, а у отца Валерка. Валерке наверно года полтора, а Юрику меньше полугода. Черно-белые фотографии, такие старые, пожелтевшие, это им, наверное, лет 70. А Валерка с Юриком почти одинаковые, это Юрик был такой крупный? Такой белобрысый, как и я в детстве.
– Юрик пошел в деда, маминого папу, он был высокий и полный, как дядя Саша.
– Какой отец здесь молодой, красивый, еще пушок от усиков на верхней губе есть. Совсем еще пацан, они с Валеркой так похожи, как близнецы.
– Все говорили, что Валерка на Степана сильно похож, когда он подрос. Но Степан его никак не признавал, столько меня оскорблял, и с… ты его нагуляла от узбека, по имени его не называл. Он его так щенок и звал все время.
– Я помню. А почему от узбека?
– А мы тогда в Ташкенте жили у его друга. Потом в горы уехали, я там Валеркой и забеременела.
– На свежем воздухе? Почему же уехали, там же тепло, хорошо.
– Да ваш отец, он же ни с кем не уживался. Ни с людьми, ни с родственниками, ни на работе долго не задерживался.
– А это мы все в парке. Какой он здесь злой, деловой, серьезный. А я такая худенькая, а рот до ушей. А у Валерки сандалий дырявый, кушать просит. А тут у меня щелочки вместо глаз, как у китайца.
– Это ты спала, фотограф пришел, мы тебя не могли разбудить, так сонную и снимали. Это у меня волосы были такие белые, как молоко, как у альбиноса?
–Это вы тут с бабушкой, бабушка такая молодая, как вы с ней похожи. А это мы с вами, а я такая надутая, я тогда сильно комплексом страдала, мне казалось, что сильно толстая, потому не хотела фотографироваться. А сейчас смотрю, вроде бы не очень толстая, нормальная, но ноги полноватые.
– А это мы с Ольгой в нашем огороде. Стоит наш дом, сарай, деревца, апорт молодой. Лето, жара, а я в вашей белой водолазке, юбку сшила из Валеркиных рваных брюк, пояс сделала сама, одеть нечего было, во нищета была. А сейчас откроешь шифоньер, не знаешь, что надеть, есть вещи, которые я по несколько лет не надевала. Выбросить жалко, а одевать некуда. Вот тогда бы столько вещей было, когда молодая была. А то одно летнее платье ситцевое с вечера постираешь, чтобы его на утро надеть.
– Наш дом. Какой он маленький, низкий, окна такие маленькие. А это какая фотография, вот память. Все ваши братья и сестры, с мужьями и женами, с маленькими детьми. Вы все там такие молодые. Я у отца на коленях, такая хорошенькая, маленькая, худенькая, как куколка, у отца на коленях сижу. А Валерка рядом с вами стоит. Какой он здесь жирный, живот как у беременной женщины, щеки нос задавили, глаза как щелочки. Ужас.
– Я его тогда называла жир трест колбаса, прям сосиска лимонад или директор мясокомбината. Только Лиды здесь нет.
– Так она тогда девушка была, с нами не сидела, с Генкой гуляла.
– Я помню их свадьбу, я вечером залезла в их кровать и не хотела уходить, Лида тоже не хотела меня отпускать, говорит пусть Вера с нами спит, а вы меня забрали, я ревела.
– Да тебя тогда все таскали. То Аня заберет себе. То Лида, то соседи. Тебя все любили маленькую. Это мы тогда все лето у мамы жили, когда я ушла от Степана.
– Я помню, кто увидит, на руки хватает, целует, целует, всю обслюнявит.
– Ты, когда родилась, все говорили, это не ребенок, это просто ангел, беленькая, кудрявая. Спрашивали в кого у нее кудри? Я говорю от отца кудри, отец кудрявый. А ты, когда подросла, так не хотела кудри, плакала, водой их мочила, а они мокрые еще больше завивались.