Отныне мрачная и трагическая фигура Ставрогина становится в центре проблематики «Бесов». Однако оригинальность постройки романа заключается в том, что «потухший, мертвенный, бессильный творить и жить, совершенно импотентный в чувствах, ничего уже не желающий достаточно сильно» и т. д. (напомню еще раз характеристику, данную Бердяевым) этот герой принципиально не способен стать движущим началом сюжетного развития, собрать в композиционно-тематическое единство художественный мир произведения. В общей архитектонике «Бесов» названные функции главным образом выполняет Петр Степанович Верховенский. «Он всех сводит, всё путает, подо всё подбрасывает свою сеть и надо всеми простирает свои демонские планы»[18], — отмечает Аким Волынский.
Романный образ Петра Верховенского нередко оценивают по степени сходства героя Достоевского с его реальным прототипом — Сергеем Нечаевым. И случается, что такое сравнение оказывается не в пользу литературного персонажа. Достоевского упрекают (в той или иной форме), что действительный руководитель подпольной организации «Народная расправа» — фигура более серьезная, масштабная, более зловещая, чем его карикатурный, суетливый, сыплющий словами, как горохом, Петруша Верховенский. Объясняют эту «неудачу» писателя тем, что «Бесы» были задуманы и первая половина романа писалась тогда, когда большая часть материалов нечаевского дела еще не была обнародована, и Достоевский просто не обладал к тому времени цельным представлением о личности и деятельности Сергея Нечаева.
Конечно же, такой подход, которым грешат преимущественно историки, а не литературоведы, нельзя посчитать правомочным. Но сопоставление литературного персонажа и его прототипа, Петра Верховенского и Сергея Нечаева, обнаружение их сходства и различия, тем не менее нужно признать плодотворным, позволяющим лучше уяснить своеобразие, даже уникальность героя Достоевского.
Начну с внешней, событийной стороны содержания «Бесов». Сообщения в газетной хронике о нечаевской истории, вызвавшие сильное душевное потрясение Достоевского, дали мощный импульс творческой фантазии писателя. Но он вовсе не намеревался создавать фотографически точное изображение реальных событий. «Ни Нечаева, ни Иванова, ни обстоятельств того убийства я не знал и совсем не знаю, кроме как из газет. Да если б и знал, то не стал бы копировать» — повторю еще раз признание романиста М. Н. Каткову. Поэтому упреки критиков-современников, заявлявших, что Достоевский в «Бесах» «переписывает судебную хронику, путая и перевирая факты»[19], совершенно несостоятельны.
Больше того, можно утверждать, что если бы писатель действительно строил сюжет своего романа «вслед за судебной хроникой», дотошно «реконструируя» нечаевскую историю по протоколам судебных заседаний, то фактология этого политического эксцесса
Сергей Нечаев создал тайную, подпольную организацию «Народная расправа», члены которой занимались революционной агитацией и пропагандой, вербуя в свои ряды новых сторонников. Единственное деяние «Народной расправы» — это убийство непокорного, вступившего в конфликт с Нечаевым студента Иванова. И вплоть до обнаружения этого преступления никаких ощутимых проявлений деятельности нечаевской организации нигде замечено не было. Кроме, пожалуй, разбрасываемых прокламаций (деталь, отразившаяся и в сюжете «Бесов»).
В романе Достоевского результат деятельности Петра Верховенского — это вздыбленная, взвихренная, поставленная вверх дном жизнь целого губернского города. Здесь и святотатство и кощунство в городской церкви, и громкий общественный скандал на празднике в доме предводителя дворянства, и пожар Заречья, и «бунт» рабочих шпигулинской фабрики, а также череда кровавых убийств, ряд порушенных репутаций, безумие и отставка губернатора фон Лембке...
На вопрос Кармазинова о сроках грядущей революции Верховенский отвечает: «К началу будущего мая начнется.» (с. 448). В этом пункте он близок Нечаеву, который был убежден, что революционный взрыв в России произойдет в феврале 1870 г. Только герой «Бесов» предпочитает говорить не о революции, а о «смуте». «Слушайте, мы сделаем смуту, — говорит он, как в горячечном бреду, Ставрогину. — Вы не верите, что мы сделаем смуту? Мы сделаем такую смуту, что всё поедет с основ. <...> Мы провозгласим разрушение. <...> Мы пустим пожары. Мы пустим легенды. <.> Ну-с, и начнется смута! Раскачка такая пойдет, какой еще мир не видал. Затуманится Русь, заплачет земля по старым богам. <.> Нам ведь только на раз рычаг, чтобы землю поднять. Всё подымется!» (с. 494, 500).