Бессонный всадник

Ну, так вот: жители Уараутамбо узнали, что донья Пепита тоскует, и задрожали от страха. Судья Монтенегро встревожился л пожелал, чтобы аккорды гитары и общее веселье рассеяли тучи, окутавшие душу любимой. Но приглашателей не было. Как-то раз в час сиесты, когда Арутинго дремал в кресле, донья Пепита вскочила и, нарушая покой своего верного слуги, завопила:

– Мне скучно, черт бы вас всех побрал! – И схватила календарь. – Почему сейчас не святая неделя? Какого дьявола ждать-то? Эти сволочи святые уселись в алтарях, как курица на яйцах, никак не вылезут! Надо календарь изменить, чтоб скорее!

– Задрыги! – охотно подхватил Арутинго.

– Ты что? – рассердилась донья Пепита. Она любила употреблять крепкие словечки, но не выносила, когда другие их употребляли.

– Надо это сделать, хозяюшка.

– Что сделать?

– Вы же сами сказали, донья Пепита: изменить календарь. Чтоб время шло быстрей, хозяюшка!

– Поздравляю тебя, парень. Наконец-то у тебя в башке шарики завертелись, – захохотала донья Пепита. – Сегодня Какое число?

– Пятнадцатое февраля.

– А если бы март был, можно пасху праздновать.

– Но если вы хотите, чтоб был март, кто может помешать? Почему в месяце должно быть тридцать дней? По вашей воле их может быть десять или хоть сто. Скажите, как вы хотите, а уж мы постараемся, чтоб никто не спорил!

На следующее утро Арутинго отправился в Уараутамбо. Ильдефонсо Куцый вместе с другими арендаторами уже ожидал его. Не тратя лишних слов, Арутинго сообщил следующее: донья Пепита не желает, чтоб они думали, будто она «Задается», и с удовольствием примет их приглашение. Донья Пепита решила перенести страстную неделю. День распятия Спасителя будет в феврале – в ближайшее воскресенье можете скорбеть. Дон Полидоро Леандро забормотал было, что прожил на свете девяносто лет, а про такую машину, чтоб ускоряла время, не слыхивал. «Пасха не привязана к определенной дате, дон Полидоро». – «Мы и так еле перебиваемся, сеньор Арутинго». – «Все, что надо можно получить, если попросить гуахе, и меня очень удивляют ваши слова, дон Полидоро, тем более что вы и есть распорядитель». Пасхальная неделя прошла очень весело, особенно суббота Все вокруг благоухало жаренным на углях мясом, всюду – горы телятины, нашпигованной свининой, свинины, нашпигованной крольчатиной, крольчатины, нашпигованной миндалем, изюмом и индейским перцем. Прибыл сержант Астокури и с ним оркестр в полном составе. Донья Пепита рыдала с наслаждением.

Луис Энрике, парень честный,
Парень честный и простой.
Он любить умеет верно,
Крепко любит всей душой.
Только зря страдает парень,
Парень честный и простой.
Ведь она аристократка,
Ей не знать любви такой.

Донья Пепита заливается слезами. Если кто из пеонов не успеет вовремя уступить ей дорогу, донья Пепита поселяет его на несколько недель в загон для свиней. Но к страданиям простого парня Луиса Энрике донья Пепита не в силах остаться равнодушной.

Разве это преступленье —
Полюбить душою чистой?
Ведь любовь – цветок небесный,
Сам Господь познал любовь!
Я родился в бедном доме,
Ты же – в замке благородном,
Кто так сделал, что неравны
Мы с рождения с тобой?
Как мне быть теперь, не знаю:
Не войти мужлану в замок,
Я бедняк, но в честном сердце,
Как цветок, любовь цветет.

Пасху отпраздновали с таким блеском, что субпрефект Валерио, садясь на лошадь, чтобы возвращаться в Янауанку, публично поздравил дона Полидоро Леандро: «Вот так и надо делать дела, друг». И у всех на глазах потребовал чернила и бумагу. Только не подумайте, что субпрефекту пришла охота сочинить стишок – Ничуть не бывало! Валерио выдал дону Полидоро расписку: «Я, Нижеподписавшийся, субпрефект Янауанки, обязуюсь предъявителю сего скостить пятнадцать дней тюремного заключения независимо от того, какое преступление он совершит, даже если это будет убийство или оппозиция правительству президента Прадо». Дон Полидоро, который в свои девяносто лет вел достаточно тихий и скромный образ жизни, благодарил в волнении. Прошло каких-нибудь восемь дней, и Исаак Карвахаль выменял у старика расписку на козленка. В тот же вечер Карвахаль узнал: Эгмидио Лоро вызвали в полицию, чтобы дать ему возможность оправдаться, ибо на него в очередной раз «возвели напраслину». Тут-то Карвахаль и продал расписку: сто солей взял и сомбреро в придачу.