Бессердечная

Монарх пошевелил бровями, глядя на Кэтрин, и она вскрикнула бы от ужаса, если бы мать твердой рукой не продолжала зажимать ей рот.

– Ну, а теперь, – щебетал Король, – вернемся же в замок. Уведите пленника. Вот теперь все в порядке, славно, славно!

Все, кто был на поляне, смолкли. Все взгляды были устремлены на Джокера. Настороженные, опасливые – кроме Кэт, которая смотрела на него с испугом и надеждой.

Что касается Джокера, то на его лице не осталось и следа враждебности или недовольства. Он улыбнулся Королю почти радостно и заговорил.

– Вы были очень добры ко мне, Ваше Величество.

Король раздулся от похвалы и начал теребить отороченный мехом край мантии.

– Ах, Джокер, ну что ты, право… не стоит благодарности.

– Поэтому мне особенно грустно, что я предавал вас. И снова предам сейчас…

Его золотисто-желтые глаза отыскали Кэтрин, лучась невысказанными словами. Тело Джокера начало расплываться – тень, трепет, взмах чернильно-черных перьев. Каркая, с деревьев слетел Ворон, и две неразличимые черные птицы скрылись в ночи.

Глава 38

Кэтрин даже не пыталась скрыть улыбку, когда ее отправили домой – как было сказано, ради ее безопасности, – а Король поспешно укатил прочь в своей карете. Стражники остались осматривать окрестности и думать, как же снова поймать Джокера.

– Его разыщут, – снова и снова повторял Маркиз, учтиво пропуская Кэт вперед у дверей дома. – Тебе не о чем беспокоиться. Уверен, его скоро схватят.

– Нет, не схватят, – беспечно ответила Кэт, взлетая вверх по ступеням. – И я очень этому рада. Все вы заблуждаетесь на его счет.

– Остановитесь, барышня! – строго рявкнула матушка, и Кэтрин покорно остановилась, пройдя один пролет. Она оглянулась на родителей. Облегчение на их лицах сменилось усталостью и недовольством. Отец был мрачен, у матушки подергивался уголок рта.

– Не знаю, чем околдовал тебя этот юноша, – произнесла она, упираясь кулаками в бока, – но теперь все позади, и мы больше не будем о нем вспоминать. Станем жить так, будто ничего этого не было. А тебе следует быть благодарной за все, что мы для тебя делаем, и выразить благодарность Его Величеству!

– Благодарность! Скажите на милость! Что же он такого сделал?

– Он спас твою честь, вот что! Любой другой на его месте отказался бы от своих намерений, услышав, что девицу – дважды! – уносил на руках какой-то мужчина. Его величество выказал величайшую доброту, Кэтрин! Изволь отнестись к этому с уважением, и надеюсь, что завтра ты воздашь ему сполна за такое великодушие.

– Мне не нужны его великодушие, его доброта, и вообще я не нуждаюсь в его милостях!

Матушка только фыркнула.

– Тогда ты просто дура, милочка.

– Вот и славно. В последнее время мне очень нравятся дураки.

– Довольно! – гневно воскликнул Маркиз.

Кэтрин замолчала, ошеломленная вспышкой, которые так редко случались у ее отца. Его лицо побагровело, и, хотя он смотрел на Кэт снизу вверх, она показалась себе ничтожной, как раздавленная мошка.

Маркиз заговорил медленно, отчетливо, взвешивая каждое слово.

– Ты не можешь еще больше опорочить честное имя нашей семьи.

От стыда и чувства вины по щекам у Кэтрин полились слезы. Никогда еще отец так на нее не смотрел и не говорил с ней так. Никогда она не видела подобного презрения к себе.

– Ты будешь делать все, что велит мать, – продолжал Маркиз. – Выполнишь свой долг единственной дочери и наследницы. И, если его величество попросит твоей руки, примешь предложение.

Кэт яростно замотала головой.

– Вы не заставите меня это сделать.

– Не заставите? – выкрикнула мать. – Да что с тобой такое, дитя? Это же дар! Хотя ты не сделала ровно ничего, чтобы его заслужить.

– Вы не понимаете! – прорыдала в ответ Кэтрин. – Если бы только вы узнали Джокера при других обстоятельствах… если бы поговорили с ним, то сразу поняли бы, что он не…

Ее отец замахал руками.

– Даже слушать не желаю! Этот молодой человек уже натворил довольно зла. И пока ты не придешь в себя и к тебе не вернется здравомыслие, пока ты не сможешь вести себя, как подобает леди, какой мы тебя воспитали, разговаривать не о чем. – Маркиз раздраженно сорвал пальто и швырнул его на вешалку у дверей. – Делай, что тебе говорят, Кэтрин, иначе можешь больше не считать себя членом этого славного рода.

Кэтрин, вся в слезах, упрямо выдвинула вперед подбородок. Мысли у нее в голове метались, царапались, рвались наружу, но Кэт держала рот плотно закрытым.

После признания Джокера ей не поверят, что бы они ни говорила. Сейчас она ничего не может объяснить родителям, никакие доводы не убедят их, что ее никто не зачаровывал, что Джокер не злодей.

Что она любит его. Что он – ее избранник.

Не позволяя себе упасть на пол и забиться, как ребенок, в истерике, она побеждала в свою комнату. Ворвавшись в спальню, она захлопнула дверь и прижалась к ней спиной. В коридоре с крюка сорвалась картина и с глухим стуком упала на пол. Кэт подняла подол, уткнулась лицом в юбку и по-детски, во весь голос, расплакалась.

– Кэтрин?