Беспредел

Это дико приятно ощущать и все же немного стремно осознавать. Ведь, что бы там ни говорила Елена, мужское очко – штука неприкосновенная. Это твердо знают все мужчины, едва ли не с самого детства. Ну или со школы.

Именно школу мы с одноклассниками в тот раз и прогуливали, когда завалились к пацану, у которого дома был видеомагнитофон. Купленный у одного из садовых-садовских, он занимал центральное место в квартире – на тумбочке под теликом. А в самой тумбочке – видеокассеты. Боевики и комедии, мелодрамы и ужасы, расставленные рядами. Но были и другие кассеты, никак не подписанные. Лежащие в родительских шкафах и ящиках с бельем. Кассеты с теми самыми немецкими фильмами. Спрятанные от детей, но непременно ими находимые.

Такую кассету мы тогда и воткнули в видак. И во все глаза смотрели, как усатый сантехник прочищал радушной домохозяйке трубы. А та, прямо как мы, удивленно выпучивала глаза, мол, неужели там у меня тоже засоры? Она широко и беззвучно раскрывала рот, как рыба. А на экране горел значок перечеркнутого динамика, чтобы сантехнические работы не беспокоили соседей.

И вот в тишине слышно только хлюпанье крайней плоти и шлепанье кулаков о почти безволосые лобки и мошонки. Хлюпанье, шлепанье и тихое кряхтение, прерываемое звуками плевков.

Сантехник на экране старается. Звуки шлепков становятся интенсивнее, а кряхтение уже переходит в стоны. В этот самый момент кто-то взвизгивает: «Фу-у-у! Пидор!» Этот вскрик обращен к мальчишке, сидящему на полу без штанов. Его ноги согнуты в коленях, так что пятки касаются ягодиц, и широко разведены в стороны. Одна его рука наяривает член, почти прижав его к животу. Другую руку он запустил под мошонку, вставив средний палец себе в зад.

Поглощенный своим занятием, он не слышит: «Пизди пидораса!» Его глаза закрыты, и он не видит, как чей-то кулак, перемазанный в белом и липком, несется к его лицу. Когда кулак достигает цели, остальные мальчишки вскакивают со своих мест и тоже начинают работать кулаками. Не дрочить – бить. Те, кто не успел кончить, все еще сжимают свои приборы в руках и лупят свободной рукой с особым остервенением. Тычки и оплеухи сыплются градом. Стоя вокруг жертвы, драчуны со спущенными штанами трясут кто стоячим, кто обвисшим писюном и окучивают кулаками голову одноклассника не переставая. А он, сидя на полу, качается от одного удара к другому, как неваляшка, все еще сжимая член и не вынув палец.

Нога в черном дырявом носке бьет его пяткой прямо в ухо, и он заваливается на бок. К тому моменту его лицо уже стало сизого с красным цвета, как натруженная головка члена сантехника на экране. Оба глаза заплыли. На сторону свернут нос, по которому снова лупит нога в дырявом носке. Потом другие ноги, в таких же черных дырявых носках, пинают его лежачее тело. Пинают по заднице. Под дых и в пах. Бьют по ребрам. Топчут голову.

После возгласа «Фу-у-у! Пидор обдристался!» школьники расступаются вокруг одноклассника, свернувшегося на полу в позе эмбриона. Красная, коричневая и белая жидкости, что из него вытекают, почти не видны на пестром ковре. Только домохозяйка на экране, словно разглядев их, раскрыла свой перемазанный белым рот.

Слухи в маленьком городе распространяются быстро. Как вонь от обделавшегося избитого школьника. Вслед за школой узнал весь двор. А потом и весь район. Слово «пидор», написанное дерьмом на двери его квартиры, стало регулярным и самым безобидным приветом в его адрес.

Ходили слухи, что на стене заброшенной стройки, где нашли его тело, тоже было написано это слово. По слухам, он со спущенными штанами болтался в петле, сделанной из его собственного ремня. А из его задницы торчала зеленая винная бутылка. Говорили даже, что на цветочнице его могилы регулярно появлялась куча дерьма, а на памятнике – неизменное «пидор». Разные ходили слухи. Но потом старое кладбище, на котором хоронили только бомжей и самоубийц, присоединили к зоне отчуждения законсервированной АЭС и обнесли охраняемым кордоном. И слухи прекратились.

Эх, Елена, где же вы были раньше? Ведь парень всего-навсего умел делать себе приятно.

Но мужское очко – штука неприкосновенная. Почти священная. Об этом мы с детства знаем от судимых отцов или дядек. От братьев, которые хоть и не мотали срок, но ведут себя так, словно у них вся спина в куполах. Даже если у вас нет сидевших родственников, вас просветит приятель, у которого такой родни – полный комплект. Страх за свое пукало настолько глубоко сидит в нас, что даже в общественной бане или душевой, если мы уроним мыло, то скорее пойдем домой немытыми, чем наклонимся, чтобы его поднять.

Садовы-садовские притащили нам новое кино, одежду, еду и музыку. Но, видимо, споткнулись о железный занавес и обронили новый взгляд на себя и на людей вокруг. В мире, который стремительно меняется, нас все еще до усрачки пугает чужой палец в чужой жопе.

Но мою Зайку не пугает вообще ничего. И после занятий этим мы, как обычно, валяемся в обнимку на разложенном диване и смотрим ее любимые вампирские ужастики по видаку.