Беспредел

Вздрагиваю, дергаюсь как ужаленный и едва не опрокидываю стойку с видеокассетами. Конструкция качается и начинает заваливаться набок. Несколько кассет падает на пол. Оборачиваюсь на голос и забываю, как дышать. Потому что на меня смотрят самые обалденные глазищи, что мне доводилось видеть. Не дожидаясь, пока брови над этими глазами поползут вверх от испуга или отвращения, опускаю взгляд ниже. Смотрю на ее рот. На ротик. Идеальный ротик с пухлыми губками. Эти губки, как ни странно, не кривятся от омерзения, а растягиваются в потрясной белозубой улыбке. Потом этот ротик произносит:

– Любишь ужастики? – Она кивает на стойку, которую я едва не опрокинул.

Пялюсь на табличку «УЖАСЫ» в полном недоумении, почему такая девушка вообще со мной заговорила. А она продолжает:

– Я их просто обожаю. Особенно про вампиров.

Она крутит головой по сторонам, разглядывая разбросанные кассеты. Снег летит с ее волос и искрится в тусклом освещении. Повернувшись ко мне спиной, она наклоняется к пестрым футлярам на полу. Вдох опять застревает в моей груди. Потому что ее короткая куртка задирается, оголяя поясницу. Джинсы слегка сползают, так что становится видна складка между ягодицами. Ее гладкая кожа белее снега в волосах. Она встает, разворачивается и протягивает мне футляр с надписью «Интервью с вампиром».

– Вот этот классный! – говорит она. – Больше половины там враки, конечно. Ну а так супер!

Тянусь за кассетой, и наши пальцы соприкасаются. Мои уродливые длинные крючки и ее аккуратные тонкие пальчики. Заикаясь, лопочу что-то про свои холодные руки. Какие-то нелепые извинения. Какую-то медицинскую чушь про вегетососудистую дистонию. Она улыбается и говорит, что ничего страшного. Что у нее такая же фигня. Еще она говорит, что замерзла. Неудивительно. В ее-то коротенькой джинсовке в такую погоду.

– Если хочешь, можем пойти к тебе, посмотреть вместе, – говорит она, глядя мне прямо в глаза.

В полумраке ее зрачки кажутся такими огромными. Почти не видно радужки. Самые обалденные глазищи, что мне доводилось видеть. Не отводя взгляд, она берет меня за руку и говорит:

– Пригласишь меня?

Снова забываю, как дышать.

Прихожу в себя уже дома. Вот так же, как сейчас, стоя голым перед зеркалом, в попытках понять, что вообще происходит и как такое счастье могло свалиться на мою страшную голову.

– Зайчик! Ты что там, стоя спишь?

Невольно улыбаюсь своему отражению, показывая ему передние зубищи. Зайчик. Смешно же. Благодаря всего лишь одной попсовой песне все вдруг стали зайками и зайчиками. Куда ни глянь – кругом одни пушистики. Волшебная сила музыки, не иначе. Поворачиваюсь к моей проснувшейся королеве и говорю:

– Привет, Зайка.

Зайка морщит носик.

– Ну За-а-ай! Ну прям с утра. – Она смотрит на пузырь в моей руке. – Фу! Меня от одного вида этого пойла мутит. Бе!

Таких бутылок в моем холодильнике завсегда имеется несколько штук. Потому что «пить нужно каждый день…»

– Вот и хорошо, что мутит. Не надо трогать мою еду, – говорю я. – Да и вечер уже, кстати. Мы продрыхли весь день.

– Питье, глупый, – говорит она, уже улыбаясь. – Это питье.

Самая обалденная улыбка, что мне доводилось видеть. Взбалтываю содержимое на дне зеленой бутылки и улыбаюсь в ответ.

– Ну ведь говорят про пьяного, что он нажрался?

Зайка показывает мне язык. Приподнявшись на локтях, кладет подбородок на кулачки и произносит:

– Вот любишь ты эту дрянь пить.

– Не больше, чем ты свой тархун.

Помимо пузырей с тремя топорами, в моем холодильнике иногда появляются бутылки с Зайкиным дорогущим бухлом, бледно-зеленого цвета. Ради которого даже пришлось купить фужеры. Потому что пить сей благородный напиток из граненого стакана – «Фи!».

– Я абсент не просто люблю, а обожаю! – Зайка закатывает глаза. – Это же напиток вампиров, глупый.

Зайка наклоняет головку набок, и прядь волос спадает ей на лицо. Она накручивает ее на пальчик.

– А еще я обожаю тебя и твою морковку! – говорит она, глядя вниз моего живота.

Наклоняю голову и смотрю на свой бледный скукоженный стручок, едва заметный в мочалке кудрявых волос. Морковке должно быть очень обидно такое сравнение. Это ж надо так любить… Что? Мою зарплату санитара в морге?

Не отводя глаз от моего паха, Зайка говорит:

– Так бы и слопала. – Она проводит языком по верхней губе. – Ам!

– Ам!

Широко раскрыв рот, Смеханыч откусывает сразу половину бутерброда.

– Это что? – спрашивает он с набитым ртом. – Буженина?

Белые хлебные крошки шевелятся в его усах, как блохи. Чавкая мясом, он говорит:

– Сыровато как-то.

Так же он говорил на прошлом дежурстве.

Я говорю:

– Не надо трогать мою еду.

Продолжая жевать, Смеханыч выпучивает на меня глаза.

– Заяц! Так это твой бутер?

Так же делано он удивлялся на прошлом дежурстве.

– Ни хрена себе! Людям в стране жрать нечего, а ты деликатесы хомячишь! Вернее, зайчачишь!

Так же тонко он шутил на прошлом дежурстве.