Бесконечный плей-лист Ника и Норы

Пою под дождем. Я пою под дождем. И это такое до жути восхитительное чувство. Нежданный ливень, я просто отдаюсь ему. Потому что, черт побери, что мне еще остается? Искать укрытие? Вопить или ругаться? Нет – когда дождь падает с неба, просто позволь ему падать на тебя, улыбайся, как безумный, и танцуй вместе с ним, потому что если ты умеешь чувствовать себя счастливым под дождем, у тебя все в жизни сложится вполне неплохо. Когда падают первые капли, она все еще говорит по телефону, а я смотрю, как она разговаривает, и она – самое восхитительно сложное создание, одновременно выражающее самые разные чувства: и сердито кричит, когда она явно счастлива, и делает вид, что слушает кого-то, когда на самом деле наблюдает, как я танцую под дождем. Потом она кладет телефон в карман куртки Сальваторе и идет ко мне. Не знаю, почему, когда начинается дождь, говорят, что небеса разверзлись – как будто они сдерживались все это время, а потом раскрылись. И вот, я смотрю на нее, а она смотрит на меня, и наступает освобождение. Я чувствую, как капли дождя насквозь пропитывают мою одежду. Я чувствую, как волосы падают на глаза. А еще я чувствую легкость, и она так чертовски прекрасна, и она приоткрывает рот, словно никак не может решиться, улыбаться или нет. Мы стоим на краю Таймс-сквер, залитой лучами света, и раскачиваемся под разверзшимся небом. Я протягиваю ей руку, приглашая на танец, и она соглашается. Так что мы остаемся на тротуаре, и я обнимаю ее за талию. Она прижимается ближе – просто глядит на меня – и хотя я не знаю, каков вопрос, я знаю ответ. И говорю: «Вот это да», – и наклоняюсь к ней, целую ее прямо на краю Таймс-сквер – так, как люди целуются на улице на прощание. Только это больше похоже на приветствие. Вот это да.

Я открываю рот, она открывает рот, и ее дыхание словно проходит сквозь меня. А ее тело, тоже промокшее, прижимается прямо к моему, и я хочу, хочу, хочу ее. Она отстраняется, чтобы посмотреть на меня, и ее глаза смеются, ее глаза серьезны, и я точно понимаю, что она чувствует. Она задает еще один вопрос, и я предлагаю новый ответ. На этот раз ее рука изгибается вокруг моей шеи, и она прижимается ко мне еще сильнее, а я еще сильнее прижимаюсь к ней. Люди вокруг – их немного, и трезвых среди них явно меньшинство – смотрят на нас, и я не могу удержаться и немного оглядываюсь по сторонам, и тут мне кое-что приходит в голову. Я говорю ей, что мне кое-что пришло в голову, и беру ее за руку. Мы сплетаем пальцы, словно изображая купол собора, и я веду ее на Таймс-сквер, под огни, мимо павильонов, пока мы не добираемся до отеля «Марриотт Маркис». Внезапно она смотрит на меня взглядом, словно говорящим: «Какого черта?» Мало какой девушке захочется изображать из себя типичного туриста из «Марриотт», стоя на Таймс-сквер. Но я говорю:

– Верь мне, – и целую ее снова.

В прозрачном лифте с нами еще двое людей, но они выходят на восьмом этаже. Я спрашиваю Нору, какое у нее счастливое число, она отвечает, и мы отправляемся на этот этаж. В коридорах никого нет и, что самое замечательное, не слышно музыки. Я не сразу замечаю нужную дверь. Потом нахожу ее, но Нора не может ждать, она засовывает руку мне под воротник, касается кожи, проводит пальцами от плеча до шеи, и это так чертовски возбуждает, что на секунду я забываю, куда мы идем, и просто принимаюсь обниматься с ней прямо там, в коридоре, чуть поодаль от атриума и прозрачных лифтов, но стараясь не прислоняться к дверям, чтобы не разбудить туристов в номерах. Вместо этого мы прижимаемся к стене, она проводит рукой по моей груди, а потом касается пояса, и касание ее пальцев чертовски приятно. А мои пальцы ощупывают ее рубашку и ее грудь, и мы оба совершенно промокли и совершенно готовы. Мы целуемся еще минут пять, и она делает это просто прекрасно. Она целует мою верхнюю губу, а потом мою нижнюю губу, и я делаю то же самое – сначала верхнюю, потом нижнюю. Потом она пытается проделать что-то языком, но получается не очень, но это не так уж важно, потому что наши руки – повсюду одновременно, и я весь в этом ощущении, а потом она бросает попытки повторить свой трюк, и я замечаю, что она совсем расслабилась. Она теряет самообладание, и я люблю ее еще больше – когда она не пытается чего-то добиться, а просто действует.

Так что я направляю ее немного дальше по коридору, и вот мы оказываемся перед дверью с надписью «ЛЕД». Нора смеется, и я говорю:

– Пошли, – потому что куда нам еще деваться?

В комнате оказывается не так уж холодно, только шумит автомат с газировкой. Нора говорит:

– Да ты же не серьезно.

И я соглашаюсь, что это совершенно немыслимо. Конечно.

– Я просто от тебя без ума, – сообщаю я, а потом целую ее, и она находит выключатель и выключает свет, так что теперь мы освещены только цветами пепси-колы. Мы будто наконец нашли другой язык для разговора, язык жестов, толчков и потягиваний, вдохов, выдохов и вскриков, насмешек и улыбок, прикосновений и ожидания.

– Ты в порядке? – спрашиваю я.

Она отвечает:

– А ты?

Я говорю:

– Да.

Я более чем в порядке. Великолепный разговор.