Бесконечный плей-лист Ника и Норы

Я смотрю ему прямо в глаза и отвечаю.

– Три недели, два дня и двадцать четыре… тьфу, черт. Думаю, три недели и три дня.

– И как же звучало твое признание?

– «Я люблю тебя».

– Весьма серьезный грех. И чем же ответили на твое признание?

– Обет молчания. И воздержание, пока следующий парень не появился.

– И в чем же ты хочешь исповедоваться теперь?

Не знаю, почему я вообще все это говорю – может, потому, что это правда.

– Я хочу признаться в том, что не знаю, готов ли я к этому.

– К чему – «к этому»?

Быть открытым. Чувствовать боль. Любить. Не быть любимым. Видеть, как огонек загорается. Видеть, как он гаснет. Прыгать. Падать. Разбиваться.

– Нора. Я не знаю, готов ли я к встрече с Норой.

Тони/Тон/Тоня улыбается, обнажая зубы, белые, как ее воротник.

– Невозможно быть готовым, – говорит она. – Можно только стремиться.

Она накрывает мои ладони своими. Она не флиртует со мной – она пытается что-то мне передать.

– У меня достаточно доказательств. Танец никогда не солжет.

На мгновение она отводит взгляд. Проследив за ним, я вижу, как Нора выходит из туалета.

Тони/Тон/Тоня встает со стула.

– Еще один вопрос? – спрашиваю я ее.

Она приподнимает бровь.

– Кто отец Норы?

Бровь поднимается еще выше, так что оказывается чуть ли не перпендикулярно глазу.

– Ты и правда не знаешь? – спрашивает она.

Я качаю головой.

– А вот это, – произносит она, – просто блестяще.

Нора не смотрит на столик – думаю, чтобы не смотреть на меня. Она не видит, как Тони/Тон/Тоня делает шаг в сторону и исчезает за кулисами. Она не замечает, что я ее жду.

Я решаю проверить, на месте ли бумажник, чтобы убедиться, что у меня хватит денег и я смогу заплатить за наши безопасные коктейли (девственность которых была запятнана только репутацией зонтика). Но когда она подходит к столу, все, разумеется, выглядит так, словно мне не терпится попросить счет. Я быстро запихиваю бумажник обратно в карман, но он цепляется за цепочку, и в итоге бумажки с портретом Вашингтона разлетаются по полу. Я сгребаю их, прежде чем она сядет, и в результате выгляжу еще более по-идиотски. Особенно когда я вспоминаю, что мы тут за счет заведения, а значит, мне вообще не нужно было доставать кошелек.

Кажется, она немного успокоилась.

– Выглядишь свежо, – говорю я ей. Не в силах сдержаться, добавляю: – Все в порядке? Я что-то не то сказал? Или я плохо изобразил Джонни Кастла?

Когда она слышит это имя, ее глаза вспыхивают.

Спасибо тебе, Тони/Тон/Тоня.

– Слушай, – говорит она, поднимая свой бокал с коктейлем «тина колада». – Я должна тебе кое-что объяснить. Подозреваю, ты считаешь, что я – жуткая стерва с планеты Шизофрения, но я вовсе не пытаюсь свести тебя с ума. Я просто сама себя свела с ума, а тебя, похоже, просто затянула по пути. Мне кажется, ты хорошо ко мне относишься, и потому я еле держусь на ногах от страха. Когда парень – ублюдок или козел, все проще, потому что ситуация совершенно ясна. Доверие – не вариант, и тебе не нужно париться насчет того, доверять ли ему. Прямо сейчас я думаю одновременно о десятке вещей, и по крайней мере четыре из них связаны с тобой. Если ты хочешь уйти, поехать домой и забыть мое имя, забыть, как я выгляжу – я ни в чем тебя не виню. Но я хочу, чтобы ты понял: если ты так поступишь, меня это огорчит. И не только в смысле «прости, я так виновата», нет, мне будет жаль, ведь что-то, что могло случиться, так и не произошло. Вот в чем дело. Можешь уйти. Или мы останемся и послушаем, как выступают Where’s Fluffy, когда закончится номер Тони. У меня есть подозрение, что сегодня они устроят сюрприз местной публике.

И после этого она наконец отпивает из своего бокала.

Я слышу, как она делает глоток.

Глубоко вдыхаю. И говорю:

– Моя куртка тебе идет.

Она ставит стакан на стол. Смотрит на меня. И я думаю: «Отлично, я опять выгляжу ненормальным».

Так тому и быть.

– Нет, – продолжаю я, – правда. А если я решу уйти, ты, наверное, захочешь вернуть ее мне. А если ты так поступишь, я не смогу надеть ее, потому что постоянно буду думать о том, как хорошо она сидит на тебе. Пусть даже рукава до смешного длинны, а воротник измят. К тому же, насколько я знаю, некий парень по имени Сальваторе собирается явиться в этот самый клуб в ближайшие две минуты, сказать «Эй, это моя куртка», завязать с тобой разговор и утащить тебя. Как бы там ни было, пусть все это происходит или может произойти, я просто не могу разрушить эту картину – как ты сидишь здесь, напротив меня, в моей куртке, которая тебе идет больше, чем мне или кому бы то ни было еще. Если я не в долгу перед тобой и не в долгу перед собой, то, по крайней мере, я в долгу перед Сальваторе.

Вот оно. Я сказал все, что хотел сказать, ни разу не употребив фразу «пожалуйста, останься».

– Возьми свой бокал, – отвечает мне Нора.

Я так и делаю.

Она касается своим бокалом моего.

– Твое здоровье? – говорит она.

– Salud, – отвечаю я.

– L´chaim.

– Доброго утречка.

– Sto lat.

– Пусть дорога тебя встретит.